Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

Он засмеялся в голос и, свернув на Афонскую, затормозил в кустах прямо перед забором.

Через несколько минут мы стояли возле входа. Евграф, приложив ладонь к стеклу, смотрел внутрь, а я нервно затягивался табачным дымом.

— Пожалуй ты прав, Саблин, — почти не двигая губами, сказал Полюдов. — Никого почти нет.

— Да говорю ж вам, — я выкинул обжегший пальцы чинарик. — Там и днем пара-тройка человек персонала, а сейчас только заведующий отделением торчит. Я когда понял…

— Ладно-ладно, молодец, — усмехнулся на ходу начоперод, — Раз ты с этим заведующим о Веденяпине говорил, заводи разговор опять. Будет не так подозрительно.

Доктор таращился на наши документы. И громкий «щелк» закрываемого мной удостоверения его аж подбросил.

— Иван Егорович, здравствуйте. Мы снова к вам. Необходимо осмотреть здание, на котором было вот это, — я достал, голубею табличку, на обратной стороне которой была нарисована конопатая мадонна. Это Веденяпина рисунок… прояснить надо кое что.

Доктор протер очки и с интересом на нас уставился.

— Ве-дяняев? — спросил он раздельно.

— Ве-деняпин.

— А это вам, молодые люди, для чего собственно?

Евграф, от «молодых людей» едва не зарычавший, тем не менее, продолжил весьма вежливо:

— Для прояснения некоторых деталей.

Зав. отделением еще раз попросил у меня документы.

— А-а! — Иван Егорович понимающе усмехнулся: — Товарищ реставратор. Только по-моему требуется специальный допуск. Э-ээ… да-с допуск по форме 22/3, — строго сказал доктор, подсмотрев цифру в замусоленном журнале. Тогда, пожалуйста.

Бумага, предъявленная начоперодом, почти убедила его.

— Но, кажется должна быть еще виза из Москвы: наркомздравовская или …

— Вся полнота власти городе на данный момент принадлежит военным властям, — не моргнул глазом Евграф. — Подписи Говорова и Жданова, надеюсь, хорошо видите?

Доктор закивал: — Да-да, сию секунду. Только попрошу немного подождать. — Он крикнул в темноту: — Хрунов! Хруно-ов! Савельич!

Вскоре неизменный санитар Савельич угрюмо заскрипел:

— Чего?

— Ты, братец, проведи командиров в т о з д а н и е.

— В какое здание, зачем в здание… Я вот им, — Савельич показал на меня, — еще того раза все отдал. Нечего им делать там.

Руки санитара вполне отчетливо дрожали.

— Надо суеверия эти прекращать, — нахмурился Иван Егорович, снова усаживаясь в уютное кресло. — Сколько лет уже прошло!

Доктор повернулся к нам, поясняя:

— Там экспериментальное лечение применялось. Иногда не очень удачно… Так вот младший персонал, — он ткнул указательным пальцем в Савельича, — понавыдумывал невесть что! Ступай, братец, за халатами.

Мы шагнули в сырой каменный полумрак. Лестница, узкая и прямая, упиралась в замусоренный битым стеклом пролет, на середине которого лежало перевернутое инвалидное кресло. Хрунов принялся ворочать его, освобождая дорогу.

Я поднял голову, рассматривая потёки на стенах, и уловил краем глаза некое движение под потолком. Посыпались мелкие камешки, скользнула и поехала вниз треснувшая пополам деревяшка, а следом — из дыры в перекрытии — выполз и ринулся, целясь мне в висок, угловатый серый ком.

Я отскочил. Штукатурка, дрянь такая, обваливается.

Савельич вытер со лба испарину:

— Посижу немного…

Здоровый и крепкий мужик на наших глазах оплывал и таял, как воск. Поставив на пол фонарь, он долго шарил по карманам. Потом наклонился ко мне:

— На курево не богаты будете?

Прикурив, Хрунов съежился, бросив на нас затравленный взгляд:

— А Веденяпина, по какому поводу расследуют?

— За продуктовые карточки, — буркнул я первое, что пришло в голову.

Санитар вздрогнул, а Евграф, тут же «принял передачу»:

— Карточки, что при поступлении в больницу при нем были, куда дел?

Я поперхнулся дымом, а Хрунов сползал по стенке, защищаясь выставленным локтем.

Сознался санитар почти сразу. Рассказывая, он прикуривал одну и ту же папиросу от постоянно ломавшихся спичек.

— Художник, он раньше по пьяному делу, — Хрунов щёлкнул себя по горлу, — тут обретался. Дурно в этот раз вышло как-то: из общей перевели. Буйных, понимаешь ли, боялся. Ладно. Дали одиночку, мест много — живи. А только дичать он вдруг стал… Волосы свалянные, взгляд тухлый, в одеяло кутается. И рисунки кругом разбросаны жуткие. Ну, ты их видел… Короче, на меня он прыгнул, душить начал.

— И?

— Что и? Серу в зад вкололи, чтоб поостыл. А художник возьми да помри…

— Ну, двинулись. — Евграф забрал фонарь и вошел в коридор, из которого тянуло гриппозным сквозняком. За ним настороженно ступил Хрунов. И вдруг составленные друг на дружку кровати, стоявшие вдоль стены, с грохотом повалились на пол, завалив проход.

— Чтоб тебя… — вполголоса выругался Полюдов. — Савельич, а другой дороги нет?

— Да была лестница с черного хода. Только закрыта она.

Разобрав завал из панцирных сеток, мы вышли к решетке, возле которой высились массивные стеллажи.

Хрунов возился с замком, но тот не поддавался. Вдобавок сильно мешал кусок ткани, свисавший на решетку. Савельич примерялся и так, и эдак, пока не попросил:

— Ревендук оттяни.

— Кого?

— Ревендук.

Он показал рукой на тканевый «хвост»:

— Это парусина такая, чтобы смирительные рубашки делать.

— Что ж вы, тут их и шьете? — мрачно поинтересовался Евграф.

— Уже нет. Зимой всё на саваны пошло. А это вот осталось…

Хрунов поднял взгляд наверх:

— Как раз на одного.

Савельич, наконец, справился с замком:

— Ну, все вроде.

Поеживаясь, я откинул парусиновую занавесь.

— Интересное местечко, — потряс РУНой Евграф. Его сверхнадежный, сделанный по специальному заказу асинхронизатор, всегда заряженный «под завязку», был мертв, как сухая деревяшка.

Держась за решетку, Полюдов вглядывался в грязную темноту, заполнившую длинный коридор с проломленным дощатым потолком. Сразу за порогом, сточенные временем пилястры держали нависающие доски. Поток воздуха шевельнул обрывки бинтов на полу, и задвигались, шурша, картонные медицинские коробочки.

Полюдов легонько толкнул Савельича, взявшегося наводить порядок на стеллаже.

— Экспериментальные методы… Это где было?

— Там, — Савельич показал на дверь в противоположном конце коридора. — Лаборатория. За лабораторией второй выход. Но дверь намертво заколочена и под сигнализацией! Только это… не пойду я с вами.

— Боишься? — Евграф взял из его рук странный шлем с присосками, зачем-то передал мне, и стал перебирать на полке пыльные стержни для электрошока.

— Боюсь, — судорожно кивнул Хрунов. — У нас туда даже Иван Егорыч ни ногой, хоть и суеверьем обзывает. В общем, там е е камера.