Александр Юм - Невеста для ЗОРГа

— «Электроконвульсивная терапия. Стенд номер один», — прочитал вслух Евграф и кивнул на матовый цилиндр, занимавший полстены сразу за креслом. — А вон еще какая-то штуковина.

Похожий на утыканную гвоздями турбину механизм притаился в темноте вместе с другими странными предметами. Рама его оказалась сломанной, а рядом громоздилось черное кресло с игольчатой конструкцией при железной полумаске; к ней подключался электрический кабель.

— Вот он — Евграф положил руку на металл и по его лицу я смог увидеть чего стоил начопероду поход сюда. В машинный зал входил средних лет волевой человек, командир и бесстрастный воин. А этот Полюдов был раза в два старше.

— Это специальный эргошлем. Вера его описывала: настроен на определенного человека… на нее то-бишь. С его помощью можно было видеть, как движется ток и расходятся магнитные волны, управлять ими. И еще Вера могла наблюдать реальность, которую не трепало ее больное воображение. — Мне, к примеру, эта штука бесполезна… нужно, чтобы биоданные совпадали. Индивидуальные.

— Ну что, проверим? — начоперод плюхнулся в кресло и, тронув одной рукой обруч полумаски, другой нажал на рычажок пуска. Гирлянды проводов стеклянно звякнули.

«Сожжет мозг, ей богу…» — мгновенно пронеслась мысль, несмотря на уверенность Евграфа. Лязгнул тумблер. Как во сне я смотрел, как переползла на отметку 200Е стрелка датчика.

— Что там? — с облегчением, почти крикнул я, когда начоперод смахнул проводки.

— Пусто, — Евграф встал и принялся утирать взмокший лоб. — Машина то работает. Самописцы вон «побежали». Да и миражи в коридоре… но нам с тобой никакого проку от сего факта, — он постучал пальцем по виску. Не видим мы реальности параллельные нашим — убежища тех же орверов. Настройка не та.

Он, с усмешкой, откинулся на спинку.

— А как сделать «ту»?

— Да откуда ж мне знать, — усмехнулся начоперод. — Все данные по проекту засекречены и забыты. Все, что я тебе рассказал, это я так — по собственному почину выяснил.

Чуть скосив глаза, смотрел я на мигающий за пыльным стеклом индикатор.

— Евграф Еремеич, а можно попробовать?

— Валяй, — покладисто согласился начоперод и поднялся: — Может увидишь чего у психических в голове творится.

Проверив на ощупь крепко ли сидят присоски, я не без опаски подкрутил зажим. С каждым витком решимость отчего-то падала, но, может быть это был последний шанс хоть чего нибудь прояснить в судьбе Снегурочки. Ее исчезновение напрямую связано с этой машиной, с давней историей, с Верой, пытавшейся вырваться из мира своих ужасных видений.

— Включай что-ли напоследок, — проворчал Полюдов — Теперь уж всё тут прекратят.

Тишина ослабела, едва я сомкнул пальцы на рычажке. Мрачный зал освещали отблески редких огоньков, которые вливались в лунный свет из окна. Тем сильнее ударил по нервам щелчок тумблера. Мне вдруг припомнилось лицо в круглом окне больничного корпуса, привидевшееся в тот день, когда я первый раз был в «скворечнике». Тусклый голос Савелича продрал морозом и засел в голове зловещим откровением: «Не смотри на Марлевую Невесту — у нее лица нет».

Тяжелый давящий гул несколько раз метнулся под самый потолок, где облицовочные панели отразили взметнувшееся зарево. Сбрасывая клубы пыли, из ниши выдвинулся вращающийся диск. Вскоре мерцающие волны побежали по плоскостям: они превращались в пестрые и стремительные искры света, когда пришли в действие латунные цилиндры главной машины.

Множество игл влетели из шлема прямо мне в голову, уводя горизонт во мрак. Он забирал к себе, как суховей подхватывающий листья с деревьев. По несмолкаемому электрическому треску и бормотанию моторов можно было понять, что я по прежнему в зале, но сам этот зал изменился и перенесся в какое-то другое место.

Несколько чугунных ванн появились из тумана горячего пара. Сразу за ними одиноко высился деревянный ящик с прорезями для рук и головы, на котором лежал обруч с оборванными электрическими проводками.

Невидимая капля громко ударилась о воду, заставив вздрогнуть. Тут же будто процокали каблуки по кафелю, и снова — кап. И ожидание, тревожное ожидание, прочно обосновавшееся в зале. Обитал здесь дух застарелого несчастья, и, казалось, что в глубине его спряталось огромное сороконожное насекомое, беспокойно шевелящееся сразу во всех углах.

Качнулась под потолком тяжелая люстра и начала вращаться с тяжелым скрипом, усиливая отраженный свет. Я невольно пригнулся.

— Чего дергаешься? — тихо произнес голос над ухом, когда голова перестала кружиться.

Это был Евграф. Изумление читалось на его лице, однако мое, наверняка, вытягивалось не меньше.

— Ев…ев… е.

— Ты куда нас, мать твою, завел? — зло спросил начоперод и дернул оплавившийся кабель. Оплетка посыпалась, обнажая черные спекшиеся провода.

Дорога назад, в нашу реальность была закрыта и ни один человек в мире не знал, что может встретится здесь. Каким образом сработал чертов шлем?!

— Саблин, а ты часом не псих, а? — проскрипел Евграф, вглядываясь в рассеивающийся туман. — Или тебя Грюнберг недолечил…

Зрачки Полюдова вдруг расширились. Он смотрел куда-то сквозь меня, то ли ругаясь, то ли приказывая. Я все никак не мог понять, что он шепчет, пока не сорвалось с закушенных губ: «…споди, освободи мою силу…». И таким взглядом жег то, что было у меня за спиной, что стены мог оплавить. Я обернулся.

На фоне окна, рядом с деревянным ящиком, появился женский силуэт в легком, как марля, платье. Плавно, следуя некоему ритуалу, подняла он лежавший на ящике электрический обруч. И, надевая, склонил голову.

Наклон этот, сделанный столь причудливо, что повторить его не смог бы никакой человек, продолжился ломаными изгибами рук и ног. Если бы в механическую куклу вселялась душа, то она бы оживала именно так: на ходу превращая острую раздельность движений в грацию, неуловимую настолько, что путь ее отмечался, лишь белой россыпью прикосновений к воздуху.

— Марлевая, мать их, Невеста. Да похрену! — Евграф поднял разрядник. — Пусть о н и боятся!

«Бо-ят-ся… я-тся…» — эхо отразилось от стен, возвращаясь и принося с собой животный ужас.

Она приближалась. Марлевая Невеста в обтягивающем платье, длинных перчатках, обвитых жгутами и в невесомых чулках, сотканных из белой хирургической нити, уже увидела нас. Легкие балетные па сжимали пространство — каждый мах или поворот — на несколько метров.

— Ее нельзя было звать, — прошептал Полюдов, пытаясь нажать на курок. Но с появившейся бело-марлевой силой ему никак не удавалось совладать, рука Евграфа дрожала. Я отступил на шаг.

Тотчас, будто дождавшись этих жестов безволия, фигура в белом закружилась в совершенно безумном танце. Это было неумолимое скольжение на границе тверди и воздуха, мигом разорвавшее сознание. Казалось, балерина кружит везде, но увидеть ее целиком не получалось — короткий миг движения сразу поглощала пустота, и появлялась она уже с противоположной стороны, бросая на пол тени мелькающих рук. Фата из полупрозрачной ткани адским шлейфом извивалась в полете.