Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— Через полчаса ее нельзя будет спасти, — сказал Максимов. РУНой сможешь электроудар сделать?

Я кивнул.

— Ну, тогда с Богом.

Максимов резко открыл дверь, я швырнул в проем набитый хламом вещмешок, и существо схватило его, дав нам спасительную секунду. Старшина успел прицельно бросить тротиловую пачку из боекомплекта. В комнатенке хлопнуло, и полетели в меня со всех сторон обломки кирпича, доски, мелкое крошево стекла и какие-то железяки…

Цел, вроде, и невредим, только шум в голове да оторванная нога рядом валяется. Моя, как будто, на месте. Может, Максимовская?

— Старшина! Ты живой?

Максимов был живой, но, видать, крепко подраненный ошметками кисляка. Он скорчился на полу — красный, в тлеющих дырках, — пытаясь вскрыть ампулу.

— Старшина, я сейчас, терпи!

Вкатив двойного морфина, я вытащил его в коридор. Пришлось ждать, когда лицо раненого побледнеет, и сразу же колоть камфорой.

— И-и бысс-трей, — шипенье Максимова дополнил взмах руки. Я заблокировал коридорные двери, чтобы никто не смог сюда попасть, и вытащил медсестру из здания.

Итак, передо мной был человек, зараженный ОРВЕРом. Заражение и мутация происходили ураганно — скоро начнется ремиссия органов и тогда всё. Я соединил проводки с генератором и дал малый ток, надеясь возбудить в зараженном организме короткий импульс.

— Простите, товарищ, э-ээ… командир, — возникший из ниоткуда Рюрик Евгеньевич мягко уминал березовый лист около дерева. — Тут, э-э… товарищ…

Черная фигура в капюшоне двинулась ко мне, зацепив ногой провод пускателя, — стрелка тут же устремилась вперед, в красный сектор, и в искрах короткого замыкания лежащее тело медсестры искривилось в дугу.

Если вы никогда не видели, как попадают под электроудар асинхронизатора, представьте человека, бьющегося в беспрестанных конвульсиях, с дыбящимся волосом и в паленом дыму. Организм нечастного панически извергает все лишнее, стремясь хоть чем-то помочь себе; всюду новогодний хлопушечный треск и в хохочущем адском свете бедняга словно танцует дикарскую «пляску смерти». Помножьте все это на два — и получите бледную копию происходившего в больничном саду.

Рюрик сначала держался стойко. Лишь неуверенный шаг назад и хруст раздавленной мензурки выдали его испуг. Потом доктор сложился вдвое и упал, апоплексически хрипя: «Марат, Марат…»

Фигура стояла, не шелохнувшись. А когда все закончилось, и я склонился над Таней, получил удар по голове. Отключился, правда, ненадолго. Только открыл глаза — увидел, как фигура в капюшоне подняла руки и взмыла в воздух, преодолевая забор. Я быстро привел в чувство Рюрика, заорав:

— Там, в коридоре, — Максимов! Под капельницу срочно! Точечные ожоги и болевой шок. Кожу не обрабатывать! И смотри, доктор, у него слабое сердце. Держи на вот этих ампулах до приезда наших врачей.

Я выскочил на дорогу, но, кроме расхлябанного грузовика, вильнувшего последней «тройкой» номера на заднем борту, никого не заметил. Возле ограды, где обвалилась кирпичная кладка, кто-то оставил давленный каблуком след, да виднелась россыпь масляных пятен на асфальте. Пахло бензином, и больше ничего…

Где-то у моря прощалась с Городом ночь. Древний чудак Фаэтон тащил свою колесницу уже над Малой Охтой, вынимая остатки темной накипи из дворов и проулков. Подкрадывались к спящим людям забытые на время сна проблемы, а вот моя проблема уже стояла во весь рост: куда пропала медсестра? Она долго мучилась в цепких когтях минус-поля, потеряв три пальца на руках и вытекший глаз. Но человек вернулся в нее, оставив чужую кровь шевелиться на траве — склизкая гадость была почти извержена из тела. Рюрик не пережил вида нутряной каши, осмысленно сучившей зелеными ростками, и хлопнулся в спасительный обморок.

Прибывшему начальству я доложил, что Таня Марвич исчезла.

Максимова увезли, благо, что дорогу он мог выдержать. Я донес его до санитарной машины и зачем-то проводил фургон к самым воротам, заглядывая в слепое дребезжащее окошко, хотя увидеть в нем чего-либо никак не мог.

Ребята из шифротдела обычно загружены сверх нормы, но я все-таки нашел их командира и объяснил ситуацию. Тот кивнул и снова обратился к своему подопечному, в котором я едва узнал спавшего на посту пожилого дядьку из рабочего батальона. Дядька трусился мелкой рябью, закрывал лицо руками и, ничего не добившись, шифровальщики заперли его в своем фургоне.

— Долбанулся мужик, — сочувственно бросил хромой подполковник, возглавляющий подмогу. — Услышал, как дверь ходуном… открыл, дубина, а там — половина кисляка с одной рукой ползёт.

Голос его был смутно знаком, хотя ни в армейской, ни в комендатурской жизни видеть хромого не доводилось. И голос этот вежливо поинтересовался, где, по моему мнению, находится медсестра Марвич — она же «подкидыш», человек, который сам ничего плохого не делает, но при его появлении оживают мертвецы и в наш мир проходят незваные гости — ОРВЕРы.

Я проверял карманы в поисках портрета-ориентира на «подкидыша», розданного всему личному составу перед поиском, только сейчас осознав, что это и есть Таня Марвич, которую ищет ОСКОЛ. Оглянулся, припоминая, что положил портрет в полевую сумку. Хромоногий «подпол» хмыкнул, поинтересовался «не забыл ли я чего», и я подумал, что веревочка, протянувшаяся из тяжелого детства в ОСОАВИАХИМовский лагерь, дохлестнула и сюда, в нынешнее время. И с Евграфом Еремеевичем Полюдовым, который ловил меня в двадцать четвертом, задержал в сороковом году и окончательно «накрыл» здесь, в бывшем блокадном эвакопункте, мне уже не развязаться никогда.

— Вас, товарищ подполковник, и в могиле не забудешь!

Евграф кивнул и принялся ходить вокруг места, где лежала медсестра, с каждым оборотом сгущая лед вокруг себя. Это было схоже с первым предосенним холодком, кусающим пятки на балконе, куда ты раненько выскочил курнуть папиросу.

— Вот чего ты хамишь, Саблин? — прищурился Полюдов. — Нет бы сказать: виноват, упустил трофей. Откуда такая непочтительность? Может, наследственное? У тебя в роду анархистов не было? Нет? А протопопа какого-нибудь из раскольников? Тоже нет. Странно…

Я молчал. Через внешнее спокойствие начоперода пробивались сжатые в ярости кулаки, скрываемые неуместными восторгами по адресу местных пейзажей.

— Воздух какой, а?! Деревья, цветы — чудо просто, город-то без кустика, без елочки. Всюду камень, как в сказке! Не читал «Каменный цветок»?

— Не читал.

Я рассматривал носки своих сапог в тоскливом ожидании приговора. Так напортачить! Так г л у п о напортачить, когда все уже было сделано и оставалось только доставить Марвич в контору.