Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— Вот к чему, Евгений Викторович, вы меня обзываете? — не дал закончить «промывание» Максимов. — Я на два аршина под землю не вижу, и электронаводки у меня нет, а у техников есть.

— Техники получат свое. А мы свое. Башня теперь, как яйцо всмятку. Ты Калиниченко знаешь?

— Знаю. Высокий такой. Он инженер там.

— Он покойник.

Старшина тихо спросил:

— Достоверно умерший?

— Слава богу, да. Хоть в пособие помещай.

Майор раздал карточки с изображением молодой женщины и текстом, в котором указывались приметы. По рядам прошелестел разговор о «подкидыше». Замелькали белые листки с портретом… Астры. Я чуть не охнул — таким поразительным было сходство со Снегурочкой.

— Теперь всю душу вытрясут, пока не найдем, — бубнил все тот же сержант. — Будет теперь служба!

— Не ной, — глушил дядьку расхлябанный тенорок. — Не трави душу.

Разговоры пошли по всему периметру и утихли только тогда, когда командиры групп стали разводить людей по маршрутам…

РУНА — это ручной универсальный асинхронизатор. Хитрый такой приборчик, показывающий отклонение от стандарта в общем магнитном поле. Если «минус», значит, отрицательное поле, тревога, возможно присутствие ОРВЕРа. Если плюс — хорошо и чем плюс больше, тем лучше. Кстати, и характер человека можно им определить: те же плюс и минус, только диапазоном поменьше. Я на людях поработал, для интереса.

Максимов, например, почти всегда был в позитиве. Берендей тоже, но когда орал, стрелка убегала в минус, дотягивая примерно до ведьмака или оборотня. А когда я тайком хотел «прозвонить» Астру, прибор, к сожалению, забарахлил — стрелка стала прыгать по всему диапазону, пока РУНА не потухла — пришлось заменить портативный аккумулятор.

В школе нам объясняли устройство асинхронизатора, но всю «технику» преподавали по старинке и, как человек бесконечно далекий от всего электротехнического, я запомнил лишь как с ним обращаться. Аппарат неплохой. «Бьет» метров на сто, неприхотлив и прост. Правда, аккумулятор часто приходится менять. Шкала состоит из восьми делений, покрытых светящейся краской, что очень удобно в темноте. Посередине ноль, справа — белая дуга, слева — длинная красная.

Сейчас аппарат показывал ноль — «голый вася», норма. Однако Максимов направился вглубь разваленных сараев и торчащих пиками кустов.

— Ничего, — бодрил Максимов, — покрутимся полчасика, зато совесть будет чиста.

Знаю я эти его полчасика. Как пить дать, застрянем до утра.

— Старшина, давай мотать отсюда, завтра подъем в четыре.

— Щас, ща-ас, вон до той стенки и пойдем.

Сначала до стенки, потом от стенки до забора, потом от забора до опять забора, на этот раз каменного, и мелькнули во дворе белые пятна халатов. Больница.

— Вот она, родненькая! — просиял старшина и я понял, что спать в обозримом будущем не придется.

Стрелка РУНы тупо лежала в секторе «зеро», но дотошный напарник сперва обнюхал здание по периметру, потом прошел вдоль забора и приказал «готовиться к высадке».

— Я тут в парке осмотрюсь, а ты давай внутрь. Разыщи план здания, выясни, кто здесь лежит. Не спи, старлей.

— Да что там будет! Вон прибор в нуле завис, не дергается даже.

— Прибор, это что? Это металл в ебаните. Головой надо соображать. У тебя голова или чайник?

— Голова.

— Тогда соображай. Эвакопункт здесь был. Брал в день сотен до трех-четырех. Ранения средние и тяжелые, а медпомощи никакой — не профиль. Привезли, распихали по машинам и отправили — кого на койку в госпиталь, кого на кладбище. Сотни людей вопят от боли, не видя белого света. Представляешь, какое минус-поле?!

— Да-к это когда было то, год назад. А сейчас тут дистрофический стационар.

— Ни хрена. Остаточная деформация все равно есть, значит, минимум психоспоры остались. А «гостю» — это как старая навозная лепешка для червяков.

— Максимов, да ерундистика это все.

— Товарищ старший лейтенант, — вздыбился Матвей, — я сам решу, где ерундистика, а где еще что!

Он перемахнул через забор в сад, а я сделал шаг к воротам. И прямо перед моим носом вылетел из ворот грузовик, сбив деревянный шлагбаум. Вслед за грузовиком выскочил доктор в халате и, потрясая зажатыми в кулаке бумагами, закричал:

— Стойте немедленно! Вернитесь!

Грузовик скрылся из виду. Доктор снял очки, вытирая лоб.

— Безобразие! — он спрятал бумаги в карман и неприязненно посмотрел в мою сторону. — Чем могу?

Я вытянул удостоверение.

— Старший лейтенант Саблин, комендатура.

— Рюрик Евгеньевич, горздравотдел.

Я чуть не рассмеялся. Рюрик походил на доктора из детских книжек.

— Нам надо осмотреть здание и проверить документацию на него. Не возражаете, Рюрик Евгеньевич?

— Да ради бога! Здание — вот, документы находятся в архиве…

Отомкнув архив, я уселся просматривать план здания и прилегающей территории — пока старшина рыскал в саду; к его приходу выдал полную справку:

— Дом одноэтажный, делится на административную и амбулаторную части. В подвале хозпомещения. Есть чердак. Год постройки 1892-й. Материалы: кирпич, известковый раствор, дерево случайных пород. Здание подключено к системе канализации и водоснабжения. Во дворе есть смотровой колодец. Векторная дислокация: 0,5–0,7.

— Хорошо, — Максимов проверил мои расчеты. — Кто тут главный?

— Сейчас дежурный врач Рюрик Евгеньевич.

Из-под двери докторова кабинета вился дымок жженного кленового листа, табачной пыли и еще какой-то дряни, набиваемой в папиросы фабрики Урицкого летом сорок второго.

Старшина постучал и, нерешительно кашлянув, зашел в кабинет.

— Посторонние в здании имеются? — поздоровавшись, спросил Максимов. — Родственники больных, знакомые кого-нибудь из персонала? Мы дезертира разыскиваем.

— У нас дезертир?! — изумился доктор, пожимая длинными плечами халата. — Откуда?!

Доктор раньше был толст. И толст весьма. Видно было, что одежда ему привычна, хотя и на два размера больше.

— Из посторонних была только девчонка местной ПВО, оказывали помощь. Полчаса, как увезли ее. Да вот лейтенант ваш видел машину.

Я кивнул, а доктор импульсивно продолжил:

— А дезертиров у нас, молодые люди, никаких нет и быть не может! У нас контроль, знаете ли!

Контроль обнаружился за столом в позе «спящий на посту». Пожилой отец семейства, присланный, очевидно, по разнарядке из рабочего батальона. Я спросил доктора на кой им вообще охрана. Рюрик возмущенно встрепенулся:

— Как зачем?! А продукты? У нас большое количество продуктов для анемиков [47] Анемик — больной малокровием. . Кроме того, глюкоза в ампулах и вино. На все палаты.

— Ну что ж, давайте смотреть палаты.

— Каждая на восемь койко-мест, — пояснял на ходу Рюрик, — дальше еще две по четырнадцать, а за ними — перевязочная.