Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— Может, я останусь, командир?

— Иди-иди, не спотыкайся. У меня нога что-то… Посижу здесь.

Испанец ушел, а я поудобней умостился возле подвального оконца. С лодыжкой было и вправду не очень. Погань, кроме того что суставы чуть не вырвала, так еще и мясо кое-где обтянула черной пленкой вместо кожи. Весь почти санкомплект потратил: и калиевый раствор, и вонючий пластырь, и центамин, и полную банку ультрамагнезии. Надо еще соль втереть на профилактику. Звякая угнетающим никелем шприца, я вдруг почувствовал, как мелко задрожал воздух…

Вот, значит, какой он!

На старых гравюрах Хога изображают патлатым зверем с клювом, острым и длинным. А на деле это и не клюв — хобот какой-то висит вместо носа.

Хог раскачивался на длинной ножке, цепляясь за край пирамиды. А мне как-то впополаме: сижу, радуюсь. Страха вообще никакого, только магнезия булькает, хотя знаю, что рядом путь в могилу. Не превратился чужак в замкнутое поле энергии, которое кельты прозвали баньшей. Не добрал силы варяг, которая делает его круче любого призрака и теперь он злой и маленький, как вонючий зверь скунс, имеющий три полоски на брюхе. Вот все, что осталось, — недоношенный отросток со злобными глазками.

А оружие далеко. Понимаешь только в подобных ситуациях, что все инструкции писаны кровью. Пропечатано ведь на первой странице крупными буквами для тупых: ОРУЖИЕ НАГОТОВЕ, ПОКА НЕ СДАН ТРУП ЧУЖАКА.

Ну, какого лешего надо было совать разрядник в гармошку батареи?! Думал, чтоб не потерялся, думал — неудобно с ним за пазухой. Хлебай теперь. Сейчас эта жертва аборта добавит удовольствий.

Блестящая рукоять почти рядом, в двух шагах, вот только сделать эти два шага я не мог. Во-первых, раздулась нога, а во-вторых — сильно потратился на отдых. Ничто не могло сейчас заполнить мягкую пустоту внутри. Казалось, воздух настолько тяжел, что пальцем не ворохнуть. А подлая близость оружия рассыпала бессильную злость. Проклиная неистребимую свою проклятую забывчивость, я цапнул-таки ветра в аршине от разрядника.

Батарея отопления наверняка делалась из меди. Голова зацепила самый ее край, но столь мощно, что раздавшийся вслед за боданием металла звон подкинул волосатого уродца в углу. Хог подпрыгнул, оторвавшись от грешной земли, а через секунду его обрубок корчился в солевом потоке, извергаемым засунутым с улицы шлангом. Василий, скачав остаток рассола мне на голову, заглянул в подвал и подмигнул, стряхивая капли со шланга.

— Ждете? Так мы закончили! Можете приступать к зачистке.

В середине июня сорок первого мне крупно повезло. Три месяца мы сидели на артполигоне без выходных, долбя танковые чучела, обложенные для эффекта соломой. Мало того, что без выходных — увольнительные не давали. А тут вдруг на тебе: командировка, да еще в Питер.

На станции набилось несколько вагонов счастливчиков-отпускников. Радости было через край, и я на совесть «приложился к первоисточнику» вместе с соседями — шумным капитаном-танкистом и молоденьким флотским лейтенантом. Третий сосед, бомбардир-авиатор имел, паразит, фляжку чистейшего спирта, уложившего всех нас наповал, и в город я уже не помню, как приехал. Помню только, что по вокзалу шли плотной массой, держа внутри колонны тех, кто мог привлечь внимание патруля.

Последний раз дома я был зимой и теперь спешил в родные пенаты. После омовения, дуя ленинградское пиво, я почему-то вспомнил, как перед самой отправкой на действительную, подловил чистенького и свеженького Тимкина и погнал гадюку зуавским бегом к мусорному ящику. А потом вогнал его наполовину в мусорку. Помнится, еще хотелось завершить сей акт подходящим каким-нибудь словом, но из ящика виднелась только нижняя часть педагога, и торжественная речь не состоялась — что ему, в жопу, что ли, кричать. Двинул сапогом, короче, и пообещал сломать руку, буде что с моей принцессой. Тимкин, видимо, осознал и проникся. Во всяком случае, Ветка писала, что никаких действий не предпринималось более, а под новый год его вообще перевели куда-то в «ремеслуху» [62] Ремесленное училище. Школа профессионально-технического подготовки квалифицированных рабочих в 1940-50-х годах. по оргнабору.

В опустевшей жилплощади радио захлебывалось чем-то спортивным и под медную фальшь труб я готовился предстать пред «светлые очи».

Уже заглядывало солнце в окно, напоминая, что пора идти. Уже запакована была и перевязана ленточкой коробка, еще весной приобретенная в последнем частном магазине Вильнюса. Уже томился в прихожей разноцветный букет, купленный по пути из бани, в магазине на Пестеля. Уже начищен был сапожный хром, и пуговицы на кителе пускали солнечных зайцев. А я все никак не мог решиться.

Та короткая встреча, полная красок и ярких надежд, выцвела — мне случилось в командировке быть одну ночь в Ленинграде, и половину этой ночи я просидел на скамейке в ее дворе. Сидел и курил, глядя на осколок месяца. Принцесса появилась неожиданно, села рядом и прижалась лицом к моей руке…

Теперь же снова развело душу сомнение: так ли я поступаю, и палитра бытия свернулась в одну серую точку на горизонте, колеблющуюся между двумя полюсами. Идти — не идти.

Круги по комнате сужались, пока не вывели меня к зеркалу с отрывным календарем на железной раме.

Календарь не поведал ничего, кроме того факта, что день сегодня — пятница, июня — двадцатого, года пролетарской революции — двадцать четвертого. А зеркало ухмыльнулось момент-снимком угрюмого мужика в военной форме, бледного и неуверенного. В подобных случаях надо сделать безоглядный рывок, а дальше все идет само собой.

Рывок — и я, молодой и красивый, иду с букетом по набережной.

Рывок — и я уже на Охте.

Еще рывок — и я около ее дома.

А потом, не останавливаясь, разбег на три этажа и моя рука тиснет на кнопку звонка под табличкой: «Далматову 2 раза».

Дверь открыла всклокоченная голова, распираемая безудержным весельем. Она прошлась по мне малопонимающим взором, а затем прыснула:

— Ж-жених! — Притворно испугавшись, голова округлила глаза и прижала к губам палец. — Т-с-с!

Затем появился молодой человек с инженерским значком и стал забирать весельчака-конспиратора.

— Вы к кому? — спросил инженер.

— Я? Я к Астре.

— Понимаете… у нее сейчас небольшое торжество, поэтому…

У давешней головы оказались еще и руки, обнявшие молодого человека. Руки наклонили его ближе к голове, и эти двое стали шептаться.

— Вы Андрей, да? — парень сконфуженно потер затылок. — Проходите.

Инженер оказался двоюродным братом принцессы, а голова — ее дядей, который так отвязался, что стал искать Василия Ипполитовича, изначально отсутствующего среди гостей. Инженер одной рукой подталкивал весельчака, другой тянул меня за собой, маневрируя между столом и буфетом. Сидевшие гости начали кидать взгляды в мою сторону, так что вскоре установилось в комнате здоровое любопытствующее молчание.