Анна Азырова - Йормундур

Как сказывалось ранее, Гундред Булатная Рука, осуществив свою прихоть покорить священную Компостелу, велел устроить пышное празднество для всего своего необъятного воинства. Гуляли захватчики в разорённом замке епископа, где места хватило бы целому войску, но приближённым к ярлу хольдарам и ему самому было невдомёк, что многие сотни отважных мужей, бившихся под стенами города, так и остались обивать порог резиденции. На закате, когда из окон замка стал валить дым раскалённых жаровней, аромат готовящегося мяса и звуки флейт да барабанов, недовольные викинги стали бить стёртыми от корабельных снастей и оружия кулаками в исполинские парадные двери. Алый закат залил булатную мостовую на площади перед резиденцией, каменной громадой нависшей над крошечными людьми. Ещё трепыхались на ветру королевские стяги Леона, а налетающий короткими шквалами снегопад не успел стереть свежую кровь, пролившуюся от порта до центральных улиц Компостелы. Рядовые жаждали отдыха и достойной награды, праздника сердца и живота. И когда отдельные возгласы сменились многоголосым кличем, увесистый засов на дверях поднялся, и громадные створки, что неприступные крепостные ворота, тяжеловесно распахнулись.

К воителям вышел один единственный муж — то был жрец ярла Лундвар. Он подозвал к себе командующих отрядами и завёл такую речь:

— Передайте своим людям, что праздник урожая не наступит, пока не собрана жатва на полях брани.

— Как это понимать, Лундвар? — вспылил один командир.

— Воины заслужили поднять рог вместе со своим ярлом, ужели нет? — спросил другой.

Жрец сложил руки на груди, ёжась от зимнего ветра, раздувающего подол длинного одеяния и наброшенный на лысый череп капюшон.

— Вы забыли о своём долге. Одна отнятая жизнь должна быть восполнена одной подаренной.

Поняв, к чему ведёт служитель богов, лица командиров сделались только угрюмей.

— Но я хочу на пир: залить глаза как следует, чтоб не видеть всей это крови и трупов! — не сдержался самый молодой из предводителей отрядов. — Мои воины пресытились убийствами, нельзя ли?..

— Похоже, придётся объяснять на пальцах, — вздохнул Лундвар, затканная золотистыми нитями мантия зашуршала о длинную каменную ступень перед замковой террасой. — Природа сделала так, чтобы жили и размножались лишь те, кто доказал своё превосходство над слабыми и немощными. Мудрые боги хотят от нас того же, но христианские псы извращают всё, что священно для этого мира. — заведя мосластые руки за спину, жрец стал прохаживаться в другую сторону. — Их ложная вера учит нас всепрощению, смирению, состраданию врагам, то есть мнимым идеалам. А Водан и прочие асы хотят, чтобы мы очистили Мидгард, заселив его теми, кто сможет им достойно править. Сильными, умными, здоровыми, словом, чистокровными северянами. Думайте о себе как о сеятелях. Но ни одно семя не взойдёт, если не орать землю, не избавить её от плевелов.

Молодой викинг стушевался, искоса поглядывая на рядом стоящих побратимов. На чело легла тень неразрешимого душевного спора.

— Мне не вдолбить столь высоких материй в головы уставших голодных солдат!

— Так передай им, что никто не будет жрать и пить, пока не приведёт одну бабу и не явит доказательство смерти её чада, — Лундвар давяще навис над статной фигурой несговорчивого командира. — Своим примером покажи бойцам, как надо вести себя с врагом, чтоб у него душа уходила в пятки при одной мысли о викингах. А люди твои не разумней скота: за одним попрут и всем стадом.

В глубине замка за парадными дверями толпа залилась басистым хохотом, и десятки ног затопали о деревянный пол в едином ритме, вторя развесёлой музыке.

— Мне близка ваша жалость к страждущим, — Лундвар опустил ладони на грудь одному и второму командиру перед собой, — Но вспомните, как вы поступаете с раненным конём, что не может больше идти и мучительно умирает в ногах хозяина. — длинный костистый палец жреца указал на крест, венчающий собор Иакова. — И припомните, как поступают христиане, что достойное избавление от жизни приравнивают ко греху, грозя вечными адскими муками. Эта свора обожает всё, что связано с немощью, лишениями, разложением и смертью: глянь хотя бы на их святыни с мощами и акры земли под кладбища.

В замке завели браную песенку, раздался бой подвернувшейся под руку посуды.

— Глядя на калек, что из последних сил цепляются за своё бренное безрадостное существование… ужели в вас не проскальзывала мысль о матери, малодушно сохранившей жизнь такому отродью в колыбели? О, как эти глупые жёны уповают на своего бога, ведь только его волей можно оправдать столь низкую извращённую жертву! И с какой радостью они избавили бы себя от этих оков, если бы не догмы христианства!

Лундвар круто развернул к толпе викингов молодого капитана, рука до боли впилась в плечо.

— Так помоги же этим сукам зачать детей чистых кровей, закалённых северными морозами. Ступайте в город! — воитель подался вперёд от сильного толчка, ноги твёрдой поступью зашагали к своему отряду.

Вскоре многолюдное сборище распределилось по ровным колоннам, пехотинцы в первых рядах стали колотить секирами по щитам, и по трубному зову рога войско двинулось просторными ветвистыми улицами Компостелы. Лундвар, удовлетворённый своими делами, вернулся в холл резиденции, где за ним наглухо заперли двери портала.

В необъятной трапезной покойного епископа за длинными столами расселась дружина Гундреда, а сам ярл окружил себя молодыми красавицами, которых подобрал в городском борделе. Хольды угощались вином из запасов церкви и только что снятой с вертела птицей да бараниной. Скальды взбирались на бочки, чтобы зачитать очередную вису или продолжить рассказывать сагу, начатую на прошлом пиру. Не обходилось и без ссор да тумаков снующей всюду челяди, пьяных драк и боёв на руках. От натопленных очагов, жаровней и чадящих факелов на высоких колоннах промозглый воздух сменился духотой и вонью всевозможных яств. За небольшим обеденным столом, стоящим в стороне от других, сбросив сурьмяные накидки, устроились четверо мужей, перекрикивающих барабанную дробь и мелодию флейты. Узкий круг выживших в походе берсерков тускло освещала свеча на серебряной подставке. Викинги отужинали и неторопливо потягивали из кубков сладкое белое вино, отдающее ягодами и какими-то душистыми специями.

— Поверить не могу, что от такого отряда нас осталась горстка! — железная чаша тяжело бахнула о грубо обработанную столешницу.

— Половина, — не так чувствительно откликнулся другой воитель. — Ну, ежели Стюр с Йормом вернутся.

— Зато девку какую-то подобрали. — скрипучим голосом заворчал самый невзрачный и малорослый из соратников. — С ней на охоте сегодня утром утоп Гуннлауг из пехоты. Мрём, как мухи по осени, и на ровном месте, понимаешь!