Анна Азырова - Йормундур

Господа расселись по местам. Голод и жажда мигом отмели все опасения прочь. Риаг Дал Кайс, окружённый побратимами Доннована, придвинул тарелку ближе и как ни в чём не бывало взялся за трапезу. Одному Бресу, так непривычно разделённому с подопечным столом, кусок в рот не лез.

— Ты не глазей, ешь! — властитель Крума взял собутыльника за предплечье, придвинувшись ближе. — Отведай рождественский ветчины, цыплёнка с фенхелем или заячью похлёбку. Этот здоровый кабан, чья голова на тебя уставилась, был забит мною лично!

Брес с неохотой последовал совету соседа. Время шло к ночи, бряцанье ложек и чавканье сменялось плеском пива и вина в пиршественных кубках, а недоверчивое переглядывание — задушевными беседами, песнями и шутками. Глава стола то и дело куда-то вскакивал, шлёпал по отъеденным ягодицам кухарок и служанок, лез в чужие разговоры с дурацкими замечаниями и подколками. Тут кто-то из брегонов утёр краем скатерти от жира рот, чтобы перейти, наконец, к переговорам.

— Итак, Доннован, осада Кэшела продолжается несколько декад. Ни той, ни этой стороне она не выгодна, хоть и неизбежна после битвы в долине Сулкоит. Молла может отсиживаться за крепостной стеной очень долго, но наши риаг и танист вольны подчинять себе все окрестные деревеньки и города в Манстере. К концу зимы наш дорогой ард-риаг найдёт себя умирающим с голоду и вдобавок безземельным. Полагаем, ты разделить участь кузена не захочешь.

— И полагаешь верно! — отсалютовал перекрикивающий песню барда мужчина. — Мы, Уи Фидгенти, предпочли бы остаться в стороне и от Эоганахтов, и от Десси. Ведь не я и не мой септ затевал войну! Признаюсь честно: отпрыски Кеннетига рождают во мне бесконечную симпатию!

Брес поднял со стола нож, остриё игриво заскользило по скатерти:

— Проясним один курьёз, — заговорил он, не обращая внимания на прикованные взгляды сотрапезников. — Махун и Бриан начали войну в отмщенье за убийство Кеннетига. Оба они согласятся, что мир с кем-то, на чьих руках кровь отца, невозможен.

— Та-ак, — любопытно протянул мак Катейл, круто развернувшийся к собеседнику, а локоть непринуждённо закинув на стол.

— Прежде чем говорить о перемирии, поклянись при всех, что на тебе не лежит смерть Кеннетига и что ты не замышляешь зла против его детей.

Последние голоса в зале умолкли, уступив давящей тишине. Потеребив медальон, хозяин дома посмеялся:

— Мне клясться именем Господа? Иль предпочтёшь каких-нибудь более самобытных святых?

— Как насчёт кабана? — рука Бреса протянулась к главному праздничному кушанью, и нож постучал по зажаренному до коричневой корки пятачку над заткнутой яблоком пастью. — Даш клятву на его голове?

Все вокруг подняли дружный хохот. Доннован вскочил с места, готовый принять дерзкий вызов.

— Только не говори, что на этого хряка снизошёл святой дух. Выходит, я порядочно нагрешил, вспоров ему брюхо!

Все, кроме Бреса и его сородичей, загоготали громче прежнего.

— Дикий кабан — священное животное и воплощение Кернунна, бога леса, которому молились ещё друиды в своих рощах. — спокойно продолжил молодец. — В эту пору года, как известно, наши кельтские предки праздновали Йоль, и на столе непременно оказывался кабан, чтобы донести до божества их непреступные обеты.

Последние смешки прервал хлопок ладони о широкое кабанье темечко. От обожжённой руки пошёл пар, но мак Катейл без колебаний произнёс:

— Я клянусь на голове этого хряка перед всеми вами. Ни я, ни мои люди не убивали Кеннетига мак Лоркана. — муж умолк, оглядев довольные лица захмелевших ратников и встревожившихся было брегонов. — Зло его детям я причинял… и, пожалуй, сделаю это снова.

Пока соображали пьяные Дал Кайс, Доннован запросто снял руку с кабана, махнув за спины стражников:

— Взять их всех, парни!

Добрый десяток воинов в одночасье перемахнул через лавы, на дрогнувшем столе со звоном опрокинулась посуда. Не успела охрана риага броситься следом, напрасно ища поясные мечи, как со стен сорвали трофейное оружие. Круто развернувшиеся Уи Фидгенти остановили врагов остриями мечей, секир и копий. По приказу хозяина гвардейцев усадили обратно. Единственный нож, которым можно было бы защититься, мак Катейл оставил для главного блюда. Болезненно обдув покрасневшую ладонь, он взялся разделывать голову.

— Вот что любопытно, Брес. Когда мы встретились на Сулкоит спустя много лет, ты ничуть не изменился! Я-то обрюзг, полысел… Пожалуй, ты и не признал бы во мне разбойника, напавшего на Сеан Корад. — господин замка встретился глазами с обомлевшими брегонами и подмигнул чуть дышащему под лезвием меча Махуну. — Пока ты отбивал Блатнайт, я с Иваром был занят старушкой Бе Бинн. — на тарелку Бреса опустилось здоровенное мясистое ухо. — Мне только что доложили, как ваш младший с ним обошёлся.

Советник риага не шелохнулся, когда слишком близко к нему проскрипела скамья, а на плечи упала чужая рука.

— Надо сказать, мы здорово дали дёру, как увидели, что ты сделал с остальными! — назойливый сосед расхохотался, влив в себя остатки вина в кубке. То ли оно, то ли воспоминания раскрасили запревшее лицо румянцем. — Кто б подумал, что такой хлыщ окажется смельчаком, а сын Кеннетига — его копия — трусливым полудурком!

В панибратских объятьях мак Катейл ощущал, что железная осанка молодца и все его мускулы не расслабились ни на толику. Взгляд зелёных очей на бесчувственном лице не отрывался от столь же пристальных волчьих глаз напротив.

— А я бы взял тебя под своё крыло. Что скажешь, сынок, отпустишь своего дружка? — съехидничал Доннован, держась с Бресом так, словно они с Махуном уже оказались по разные стороны. — Ну, воля ваша! Рыжего в клетку, остальных убрать.

Брегоны хором воззвали к милости мак Катейла, к высокой цене его чести и непреложным гейсам, но вопль их скоро сменился хрипом вскрытых глоток. В трапезной развязалась кровавая потасовка: гвардейцы отчаянно отбивались кулаками, один за другим падая с пронзённой грудью или вспоротым животом. Тарелки и чаши с яствами залили багряные струи. Пара капель оросила окаменевшее от напряжения лицо Бреса. Ему в плечо всё так же впивались пальцы Доннована, когда двое вояк выдернули Махуна из-за стола, а тот в ответ на нестерпимое касание засадил одному локтем под дых.

Удар рукояти по хребту обрушил стонущего риага на пол. Он скрутился, приникнув к земле, но сразу же завалился на бок от пинка под рёбра. Другой сапог без жалости заехал в открывшийся живот, выдавливая истошный хрип ещё и ещё раз.

А Брес всё наблюдал. Потягивающий вино властитель замка с любопытством изучал малейшие перемены в непроницаемом лице. Чуть заметная морщинка меж бровей выдала непростую дилемму. Ему хватило бы сил и времени прикончить каждого Уи Фидгенти в этой зале так, что они б и не поняли. Но понял бы Махун, а открыться ему нельзя. Не теперь. Бресу оставалось только думать, глядя на то, как его риага избивают.