Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

– Мое ремесло – говорить правду, – вздохнул Дин. Благодарение Богу, самообладание в форме ироничного взгляда со стороны с давних пор не изменяло ему ни в каких ситуациях. – К тому же вы мой лечащий врач, к тому же я как раз сейчас принял окончательное решение никогда вам не врать. Я испытываю потрясение.

– И какого же рода?

– Это не так-то просто сформулировать. Скажу так – впервые за много-много лет я встречаю того, в ком совместились понятия человека и женщины. Признаюсь, я на такое уже давно не надеялся и не верил в такую возможность.

Мэриэтт помолчала, потом спросила:

– И какие же впечатления?

– Какие могут быть впечатления! Я переживаю чудо. Не торопите, дайте прийти в себя.

Ничего особенного не было в этих словах, но случаются в жизни ситуации, когда значение сказанного мало зависит от прямого смысла слов. Наступило роковое мгновение, необратимый шаг, часовая стрелка адской машины судьбы завершила наконец свой оборот. Дин смотрел на Мэриэтт. Вновь пышная коса, длинная шея и чародейские синие глаза с какими-то уж и совсем темно-синими точками на радужной оболочке. Ужас стоял в этих глазах, а за ужасом – сочувствие и обещание покоя, обещание дома, очага, камина, ужина, свечей на столе, любви на пушистых шкурах невиданных зверей, мирных забот по хозяйству и размеренной, монотонной, уютной жизни. «Почему же это невозможно?» – спросило что-то внутри Диноэла. «А Олбэни, философ Олбэни с его нравственностью и философскими балахонами? – заверещал другой голос. – Что ты творишь? Увел у него бывшую жену, а теперь уводишь будущую?» – «Да пропади все пропадом, – мысленно ответил им Диноэл, – нет у меня сил, я погиб, в пропасть улетаю». Мэриэтт смотрела на него, и та самая, бесчисленно описанная поэтами искра (она же молния) во многие тысячи вольт, непостижимо, вдруг, сближающая людей, проскочила между ними. В секунду эта искра спалила всю дружескую преданность куратора СиАй герцогу Корнуолльскому, и, подобно удару землетрясения, разрушила все барьеры между его другом и его невестой. Никаких преград больше не стало.

Мэриэтт ощутила все то же самое в полной мере, и они, вздрогнув, отшатнулись друг от друга, глядя с растерянностью и ужасом. Каждый понимал, что надо, бросив все, бежать как можно дальше без оглядки, и каждому было ясно, что никуда убежать уже нельзя и самое страшное уже произошло. Диноэл уставился на руку Мэриэтт с чудесными длинными пальцами и скользящим по ней вверх-вниз многозвенным браслетом. Он взял ее за эту руку, и Мэриэтт не возражала.

Ну, опять вмешался вездесущий «клинт», если уж взялся нарушать все человеческие законы, так не стой как истукан.

– Так, – сказал Диноэл. – Сколько мог – терпел, но больше не могу.

Он привлек девушку к себе, и они принялись целоваться с пылом и мычанием, несколько неожиданным для первого раза. Нагорело, причем у обоих. Потом Мэриэтт отстранилась – не отпуская, однако, его из рук – и отчаянно зашипела:

– Все равно я вам не верю!

– Я знаю, что не прав, – ответил Дин, – но уж простите за избитое выражение, у меня самые серьезные намерения.

– Вздор какой! Вашими серьезными намерениями завален весь Лондон! Вы думаете, мне ничего не рассказывают?

– Что, мне теперь оправдываться за все сплетни? Я не всегда был старый и мудрый, было, и быльем поросло! Лучше ответь, вы с Олбэни уже помолвлены?

– Нет.

– А когда помолвка?

– В четверг… Пятое марта, День святого Пирана, будет праздник, все съедутся…

– Да, попали мы в переплет.

– Это не переплет, а ваша дьявольская способность втягивать людей в безрассудные предприятия. Все-таки у вас нет совести!

– Олбэни – мой друг, и в этом случае, как и в предыдущем, моя совесть страдает положенным образом. А вот вашу я могу успокоить. За два часа до того, как угодить на вот эту койку, я беседовал с вашим дедушкой, и Ричард ясно дал мне понять, что никакой свадьбы не будет. Он очень хорошо знает, что от меня можно скрыть, а что нет… Кстати, в таком варианте много разумного – Роберт вас убьет, и Елизавета вас убьет, эти детишки непонятным образом сумели договориться… Но это ладно. Со своей стороны скажу: леди Мэриэтт, вы мне дико и невероятно нравитесь, и не просто как женщина, а именно как будущая жена. Я уже в достаточно зрелом возрасте, чтобы отдавать себе отчет в своих эмоциях. Ну как, я еще не исчерпал лимита вашего доверия?

– Не знаю, – пробормотала Мэриэтт. – Дедушка мне об этом никогда ничего не говорил…

– А он и не скажет. Простите за банальность, Мэриэтт, я уже десять раз говорил – осуществляется какой-то план, запущен механизм, и мы с вами – пара шестеренок этого механизма. Ричард прекрасно знает меня и прекрасно знает вас, он предвидел этот наш разговор… Вы не обратили внимания, но я вам скажу – вокруг отключена вся электроника слежения, нас сейчас никто не пишет. И это в самом Хэмингтоне… Мэриэтт, верните мне руку, как ваш поклонник я имею право на такую малость… Сдается мне, что Ричард вас и привез сюда для этого разговора. Но мои-то чувства совершенно искренние.

– Какая чепуха, к чему такая сложность! – воскликнула Мэриэтт, и тут на нее дохнуло леденящим ужасом – господи, да она ведь уже произносила такие слова. Летний вечер, пахучее разнотравье у железнодорожной колеи, пропиленные кирпичи старого склада, тени на скорбном лице Мэтта. «Они откуда-то знали заранее». «У вашего дедушки есть волшебная способность предвидеть будущее». Мэриэтт охватила не то слабость, не то оцепенение. Ей стало страшно, а потом еще страшнее, потому что ответ Диноэла полностью совпал с тем ответом, который она услышала тогда, в те беспросветные дни.

– Для Ричарда это совсем не сложно. Он же театрал, друг драматурга и сам драматург в душе. Помните? «Друг палача и сам в душе палач». Только он разыгрывает свои пьесы в жизни, и никакой кетчуп кровь тут не заменяет… Да гори все огнем, Олбэни мой друг, но что же с того, у меня уже сил нет, Мэриэтт, можно, я вас еще раз поцелую?

– Это безумие, – прошептала она, – это сумасшествие, клиника. Ты сам живешь в бреду и хочешь, чтобы я жила там вместе с тобой… Но я не хочу этого!

– Никакой это не бред, а суровая реальность, – отвечал Диноэл («Какие же горячие у него пальцы, – думала Мэриэтт. – А скажи я ему, этот остроумец немедленно объявит, что у него любовная горячка. Что это, боже мой, я уже думаю за него…») – А у реальности, милый мой доктор, есть скверная привычка напоминать о себе в самые неподходящие моменты. Короче, Мэриэтт, выходи за меня, это официальное предложение. Леди Маргарита поставит нам обоим памятник при жизни…

– А кто такая леди Маргарита? – с печальной усталостью спросила Мэриэтт.

– Маргарита, графиня Эрскин, есть такая девушка, безнадежно любит Олбэни всю жизнь. Роберт спит и видит ее на месте своей мачехи.