Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Тут Мэриэтт наконец собралась с силами и, хотя и не слишком решительно, отстранилась.

– Я не знаю… Я так не могу. Ты прав, я не хочу в этом участвовать. Это все не для меня… может быть, я просто трусиха… Я не готова к такому.

Тут она повернулась и быстрым шагом ушла прочь.

«Так-так, – заметил «клинт», – что-то, старичок, ослабел ты от искренности чувств, раньше от тебя девушки не убегали».

День святого Пирана Корневилльского, как его именуют на старинный манер, покровителя Корнуолла (хотя сам святой по происхождению был, собственно, ирландец), праздник, возможно, не самый яркий и не самый масштабный, но в Лондоне очень любимый. Специально прибывший из Корнуолла седобородый лорд Пенн на коне и с черно-белым знаменем въезжал под арку дворца Корнуоллов, выносились хоругви с древней символикой – треугольниками из золотых шаров, трубили трубы, съезжались гости, а во дворе Старого крыла замка накрывался стол, где всех желающих угощали знаменитым корнуолльским яблочным пирогом и выкатывали бочки специально для этого дня заготовленного сидра. Герцог произносил речь, зачитывалось ежегодное поздравление от гильдии шахтеров, приглашенная знать пировала и танцевала в верхнем и нижнем залах дворца, а с наступлением ночи на потеху публике в небе грохотал и рассыпался фейерверк.

Некоторые по такому случаю даже предполагали приезд его величества, но напрасно. Трудоголик Ричард, несмотря на все симпатии к Олбэни Корнуолльскому, относился к подобным увеселениям более чем сдержанно. «Нашим обалдуям, – говорил он, впрочем, более с сожалением, нежели с раздражением, – все равно, что праздновать – хоть Новый год, хоть Старый, хоть День святого Патрика, хоть Валентина, хоть Пирана, – им бы лишь напиться до скотского состояния, да поплясать с девками, да подраться, а потом всю ночь запускать шутихи. Был бы праздник черта с рогами, они бы и его праздновали, а вот чтобы поработать – этого от них не дождешься».

В этот раз праздник, как ожидалось, должно было украсить особенное, радостное событие – помолвка нынешнего правителя Корнуолла, высокородного философа Олбэни и внучки короля герцогини Ричмондской, но накануне поползли слухи, будто между влюбленными пробежала черная кошка и официальное оглашение, скорее всего, будет отложено. Впрочем, само торжество никоим образом не отменялось, и, по возвращении из клиники, Диноэл нашел у себя дома положенное приглашение. Развернув лист глянцевой плотной бумаги с золотым тиснением, густо изукрашенный кельтским орнаментом, Дин озадаченно нахмурился – вот ведь положение. Вообще, за время пребывания на больничной койке у него в голове накопилось немало всевозможных догадок и соображений, среди которых царил ералаш и сумятица – срочно требовалось привести весь этот сумбур в порядок.

Поднявшись к себе на галерею и оставшись в одних носках, он с ногами взгромоздился на столешницу каменного дуба, привалился спиной к теплой стене – благо как раз на этом месте в кирпичной толще разветвлялась труба отопления, – уселся в позу врубелевского Демона, пристроив локти на коленях и сцепив пальцы, и приступил к по сию пору удивительному для себя занятию: принялся размышлять и анализировать.

Пункт первый: отбиваю невесту у друга. Тут Диноэл прикинул и решил несколько снизить статус Олбэни. Ладно, пусть не у друга. У доброго друга и старого приятеля – так легче противостоять угрызениям совести. А совесть контактера – животное со сложным характером, она приучена проходить мимо многих неприятных вещей. Специфика работы Дина, очень удачно накладываясь на интуитивный стиль мышления, совершенно не способствовала развитию какой бы то ни было рефлексии, да и вообще любой формы самоанализа. Что хорошо для службы, что хорошо для Института, то и нравственно – так он рассуждал еще сравнительно недавно. Но теперь, впервые после пещеры, он подумал, что Института в его жизни больше нет, он действует на собственный страх и риск, и все равно вмешивается и ломает чужие судьбы, и никакой Айвен Тью не выпишет ему индульгенции. Ладно, пусть так, но ведь Ричард и вправду ясно дал понять, что никакой свадьбы не будет, Дин не врал Мэриэтт.

Это пункт второй нашей цирковой программы, подумал он. Вся чертовщина выводит на Ричарда, весь наш маленький оркестрик дудит под его дирижерскую палочку. В ночь беседы с королем стоглавое чутье Диноэла впитывало все – и детали швов вновь положенных плит в коридоре Уайтхолла, и скрип сапог главного палача, и все паузы и покашливания Ричарда, все оттенки интонаций – короткий и, казалось бы, малозначащий разговор много чего открыл, и много чего открыла сама тактика диалога, потому что Ричард давно уже выучил приемы обхождения с всевидящей Диновой интуицией, а Дин, в свою очередь, куда внимательней прислушивался к тому, о чем король молчал, нежели к тому, о чем он говорил.

Картина выходила неожиданная. Судя по всему, сделка с Джоном Доу еще не завершена, ситуация взведена как затвор, и что-то вот-вот полыхнет. И как раз для этого Дин и нужен Ричарду, хитромудрый чернокнижник чего-то от него ждет, отводит ему немаловажную роль во всей этой истории. Возвращаясь к уже приевшейся шахматной аналогии, Диноэл чувствовал себя игроком, которому показывают лишь часть доски и по косвенным признакам предлагают угадать движение основных фигур. Внутренний голос настойчиво советовал подыграть королю, хотя бы даже и вслепую – то, что им явно манипулируют, Диноэла не смущало, в их деле этого не избежать, да и слишком многое поставлено на карту, а все прочие варианты вызывают явный протест. Странно и непонятно было другое – по-прежнему загадочно молчало чувство опасности, фундамент и главный ориентир всех замыслов. Получалось, что устранение упрямца-контактера вовсе не входило в тайные планы короля Ричарда, а скорее даже наоборот. И вся штука в том, что ухаживание за монаршей внучкой в эти планы безукоризненно укладывалось, Дин чувствовал, что идет по правильному пути. Это вновь приводило его к отправному пункту.

Да, поступаю бесчестно. Это плохо. Смешиваю личные чувства с интересами дела – еще не лучше. Что же, все бросить и бежать, дабы не мешать счастью друга? По правилам благородных манер так и следовало бы поступить – немедленно уехать.

Исключено. Бросить дело на полдороге? После такого разве что застрелиться. И еще. Предоставить Мэриэтт возможность по ночам, под благонамеренный храп Олбэни, с грустью вспоминать о своем кратком романтическом увлечении? Но Диноэл вовсе не собирался превращаться в сентиментальное воспоминание. На своем столе он даже переменил позу – ему неожиданно пришло в голову, как одним словом можно охарактеризовать и объяснить ситуацию. Шанс. Эта ученая девушка с несказанной красоты глазами – его шанс на дальнейшую жизнь, в ее руках ключ от следующей двери в его судьбе, если только она согласится поддержать его на этом новом пути, все прежние дороги, похоже, закончились… Лишь бы развязаться со всей этой дьявольщиной, а там можно что-то и попробовать…