Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Расскажи это сейчас мало-мальски грамотному специалисту, он упадет. Но ведь это теперь есть эти лаксианские методики, теория информационного поля и еще бог знает что. А тогда мы ни о чем таком слыхом не слыхали, и догадки даже не было, какие опасности скрыты в симбиотических схемах, подо что мы голову подставляем. Был голый энтузиазм.

Меня и четверых моих ребят упаковали в эти самые скафандры (а стоил каждый из них как авианосец) и перебросили в Линг-Шан – была там старая, почти уже не действующая База – агрессивные среды, экстрим, ну, и вообще то, что называется «условия, максимально приближенные». Тут приключения и начались. Еще раз скажу – ни у кого тогда представления не было, на какие сюрпризы способны симбионты, и когда эти сюрпризы грянули, мы оказались совершенно не готовы. Катастрофически не готовы. База ожила, импланты наши включились, и пошло-поехало.

Что там было, не перескажешь, и зря я, наверное, вообще об этом заговорил. Свихнулись все, и я в том числе. Я-то еще как-то успел выкрутиться из этой чертовой штуки, причем в буквальном смысле – как гриб из мицелия, скафандр без специального оборудования не снимешь, это хирургическая операция… А парней моих проросло насквозь, вместе с мозгами… Неизвестно, может, они и смогли бы жить дальше в таком состоянии, эксперимент есть эксперимент, но все четверо предпочли застрелиться, и стреляться-то им пришлось по нескольку раз, регенерация безумная, не повезло ребятам… На экзосистемах поставили крест, данные заперли в сейфы, и всех подробностей даже я не знаю. Приходил в себя год, даже больше, как будто бы очухался, но, как видите, не до конца.

Тут Диноэл увидел, что Мэриэтт смотрит на него уже с откровенным ужасом.

– Я больше не могу, – вдруг сказала она. – Это невыносимо.

С этими словами она повернулась и ушла, а Диноэл остался разглядывать красно-белый узор плиток пола, на котором она только что стояла. Он чувствовал, что между ними что-то произошло, но в неразберихе чувств не мог пока уяснить, что именно.

Впрочем, долго размышлять Диноэлу не пришлось – в скором времени его повели на муки. Сначала уложили в особенное кресло, увешали датчиками и заставляли поднимать то руку, то ногу, то быстрее, то медленнее, то вправо, то влево, потом пришло в движение и само кресло и попыталось вытряхнуть его на пол, и прочие чудеса в том же роде, затем ему опять что-то впрыснули, датчики заменили другими, и дальше команда молодежи в таких же халатах, как и у Мэриэтт, принялась играть с контактером в «дыши – не дыши». Далее последовала темная камера и шлем на голове, и еще черта в ступе и незнамо что. Сама же Мэриэтт упорно не появлялась.

Нахлынула волна посетителей. Объединяло их то, что каждый почему-то полагал, будто Диноэл на своей больничной койке умирает с голода. Одна за другой примчались девушки – готовить ни та, ни другая не умели и не любили, поэтому вместе с докладом, что работа по расшифровке продвигается, принесли немереное количество солений и копченостей с рынка и страшно возмущались отсутствием холодильника. За ними пожаловал Олбэни Корнуолльский с маринованными грибками и доставленной из тайных погребов бутылкой некой невероятной настойки по старинному рецепту его матушки. Чуть позже – вот вершина славы! – заглянул самолично его величество Ричард III, почему-то закутанный в шарф, с гроздью бананов в руке и в компании графа Роберта в его электрическом кресле.

– Какие гости! – воскликнул владыка Британии. – Надо же, куда дотянулась рука Земли! Съешь-ка вот бананчик. Ну, выздоравливай, – и с тем ушел.

Сладкоежка Роберт положил Дину на одеяло коробку зефира в шоколаде, негромко сказал: «Сэр Диноэл, наша договоренность остается в силе», – и укатил вслед за королем. Все чертовски мило, но где же Мэриэтт?

А Мэриэтт в это время переживала то, что до нее во все времена переживали тысячи и тысячи женщин: она выбирала между двумя мужчинами – с той лишь разницей, что аналитический подход избавлял ее от большинства сопутствующих иллюзий. Да, герцог Олбэни милый, приятный, немного пресноват, но свой, домашний человек, и будущее с ним, со всеми неизбежными проблемами, пусть и не расцвечено фейерверками, но надежно и определенно. А этот ужасающий, непонятный тип, прошедший через невероятные костоломки царств не от мира сего – просто ходячая катастрофа, да и все ли в порядке у него с головой? Но внутри нее что-то говорило: я не возражаю, да что там, я хочу, чтобы это чудище протянуло свою стократно покалеченную руку и взяло меня за то место, за какое пожелает, и пусть делает со мной что хочет, а дальше как в классике – знаю, что, возможно, потом прокляну эту минуту, но если этого не произойдет, я буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Опекая Салли, она чувствовала себя музой-утешительницей, с Олбэни она выступала в роли подруги-собеседницы, но лишь рядом с Диноэлом Мэриэтт ощущала себя настоящей женщиной в полный рост, со всеми достоинствами и недостатками этого звания, и это было несравнимо прекрасно.

К таким мыслям примешивалось еще одно любопытное соображение: беседы с Диноэлом возымели-таки эффект: они заронили зерно сомнения. Научная интуиция Мэриэтт – да, у нее тоже был своеобразный и незаурядный дар интуитивного мышления – уже давно подсказывала ей, что в ее теперешнем благополучии, в гладкости взлета карьеры ощущается едва заметный привкус обмана. Чем больше она вникала в суть своих научных проблем, тем яснее понимала, что за ее удачами и находками там и сям угадывается незримо направляющая рука, и это отнюдь не чудесная рука Фортуны. Присутствовала в этой истории некая недоговоренность, темная грань, о которой, несмотря на все их прекрасные отношения, умалчивал дедушка. Трагическая судьба Салли разбередила у Мэриэтт унаследованные от отца затаенные страхи, и уже одна только возможность существования скрытых запретных тем в ее жизни вызывала трепет, дурноту и стойкое отторжение всякого желания строить на таком основании свое семейное счастье. Вот о чем предупреждал ее железный крик далеких вагонов по ночам. Получалось, что от одного кошмара она прибежала к другому, а Дин во всех своих неистовых странностях – тут она чувствовала, что ошибки быть не может – был, по крайней мере, ясен и правдив. Он, в случае чего, не станет долго философствовать и искать отговорок, прежде чем взяться за эти самые страшенные пистолеты.

Мэриэтт появилась у своего подопечного только на следующий вечер. Диноэл как раз только что отложил составленный Эшли обзор статей и докладов своего ученого доктора. «Вот ведь дура, влюбилась, как кошка», – подумала Мэриэтт входя, но сказала совсем другое:

– Вы невыносимый человек. Вы явный социопат, сами признаете откровенную шизоидность вашей организации и ее лидеров, и все-таки продолжаете считать, что именно вы и вам подобные должны выбирать будущее для других цивилизаций.