Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

С Шеллом Бэклерхорстом вышло и того интереснее. Выяснилось, что французскому любителю ботаники совершенно нельзя пить – более чем скромная по шотландским меркам порция виски, закачанная под натиском родни, произвела на него довольно необычное нервно-паралитическое действие. До известной степени сохранив ясность мышления, Шелл не мог двинуть ни рукой, ни ногой, и любая такая попытка грозила опасностью и ему самому, и окружающим.

– Питер, Брайан, – скомандовал быстро освоившийся Глостер. – Придерживайте его, чтобы не упал. Нет, нет, Брайан, просто сядь рядом и упрись ему в бок. Гордитесь, ребята, будете рассказывать внукам, вы помогаете будущему королю Шотландии.

– Да не против, многая лета королю Иакову, – счастливо гудели кудлатые великаны-близнецы, – да мы согласны, дай-то бог!

– Шелл, – продолжил Ричард, – у меня к тебе важный разговор. Надо воспользоваться тем, что мы оба пока еще не короли, и договориться по некоторым вопросам неофициально… как частные лица.

– Договоримся. – Бэклерхорст мужественно попробовал кивнуть, но вышла только судорога.

– Не надо, не шевелись… Слушай, во-первых, у нас может быть конфликт из-за Аквитании. Что ты думаешь на этот счет?

– Аквитания – неотъемлемая часть Шотландии. – Бэклерхорст старательно выговаривал каждую букву, словно учитель во время диктанта.

– Вот те на, как же это? – удивился Ричард.

– Аквитания – это просто западный берег Солуэйского залива. Значит, она шотландская.

– Да ведь Солуэйский залив пограничный! Западный берег уже английский!

– Все равно. Она на левом берегу Твидла.

– Ну, Шелл, это уже чересчур. С каких это пор граница проходит по Твидлу? До Джевеллинского хребта все еще Англия!

– Это спорный вопрос.

– Да, тут проблема… В любом случае, если ты претендуешь на эти горы, у нас там общий враг, это вонючая шайка Южной Конференции, стерва Маргарита их подкармливает, без боя они не уступят ни тебе, ни мне… Тут мы союзники!

– Не возражаю, – все так же отчетливо согласился Бэклерхорст.

– Отлично, отлично… Питер, дай мне его руку, я ее пожму… Пошли дальше. Вопрос тоже болезненный… Смокгоунхилл.

– Это Северная Шотландия.

– Охотно верю, а дальше? До самого моря там нет никакой границы.

– Проведем.

– Но как?

– Все это Северная Шотландия.

– Шелл, Шелл, опомнись. Все территории между Лидсом и Бортуиком – это старинные английские земли.

– Проведем границу.

– Не забывай, там уже вклинивается Дания.

– Дания – это другое государство. Мы не можем его делить.

– Верно, верно. – Ричард почесал свою кривую залысину. – Загвоздка в том, что на этих северных землях засел Нортумберленд и двое его подручных идиотов – этот припадочный принц Уильям и Чарли Конюшня. Они помешают нам проводить границу. Надо разгромить их войско, а самих убить.

– Убьем.

– Вот это разговор. Питер, дай мне еще раз его руку. Шелл, я знал, что мы поймем друг друга. Брайан, налей… Шелл, давай поклянемся – что бы мы ни делили и как бы ни воевали, мы все равно останемся друзьями… не будем ссориться. Выпьем за это.

– Я не могу. Голова не соображает.

– Не переживай, у меня это с детства, и ничего, живу. Ребята, запомните и потом расскажите – король Шотландии, даже будучи в доску пьян, не уступал ни пяди своей земли…

– Он такой! – радостно ревели близнецы.

– Шелл, теперь нам осталось поделить Европу на зоны влияния. Ты ведь не претендуешь на Бристоль и Южный Уэльс?

– Не претендую.

– Замечательно. Тогда сделаем так: ты берешь Италию, а я – Германию.

– Не возражаю.

Очнувшаяся Джингильда с изумлением прислушалась к их беседе и закричала:

– Двое пьяных нахалов! Немедленно, оба, ложитесь спать!

Через десять лет этот разговор двух крепко подвыпивших юнцов уже никому не казался смешным.

Дорогой Роджер!

Ты даже представить себе не можешь, как меня бесит, что приходится принимать участие в этом идиотизме – будучи в двух шагах от Аквитанских проходов, я вынужден с боями пробиваться к Корнуолльскому побережью, то есть двигаться в противоположном направлении. Чувствую себя кэрролловской Алисой в квадрате. Что ж, как сказал поэт, «таковы гримасы нашей потусторонней жизни», и все же, при всем моем релятивизме, мне как-то дико – то, за что через несколько лет нам придется проливать моря пота и крови, я сейчас мог бы без труда взять голыми руками. О боже, Аквитания, райский край, предмет наших многовековых мечтаний, она лежит предо мной, только бери, и что же? Скажут ли мне «спасибо» герои будущих сражений за то, что я не лишил их посмертной славы?

Вообрази, Бэкхэм, этот новоявленный старец-аристократ, прислал мне письмо, где предостерегает от пролития английской крови. Ты знаешь, Родж, существует разряд мерзавцев, обожающих прятаться за традиционные моральные нормы, и при этом верить в собственную праведность. Будь я Господом Богом, я бы куда снисходительней относился к тем из подлецов, которые, по крайней мере, честны сами с собой и отдают себе отчет в том, какие пакости творят. Бэкхэм, трижды продажная тварь, всю жизнь только и ливший английскую кровь за французские деньги, теперь учит меня патриотизму. Что-то он не вспоминал ни о каком патриотизме, когда жег Корнуолл. Ничего. У меня припасено нехитрое деревянное устройство, которое поможет ему произвести переоценку ценностей.

Как бы то ни было, Родж, я снова в Англии и, само собой, был бы счастлив тебя видеть. Приезжай, посмотришь, соберешь материал для своих исторических хроник, познакомишься с Джингильдой – чертовски милая девушка, пройдешься по макбетовским местам – все кровавые таны живы-здоровы и горят желанием с благодарностью пожать тебе руку.

Засим остаюсь

твой верный друг Ричард.

Ах какой был великолепный луг! Так и хочется сказать – «альпийский», но нет, альпийские луга лежат выше, а это просто ширь горного – еще точнее – пышного предгорного разнотравья в человеческий и выше рост. Он открылся, едва расступились полосатые стены ущелья – черные, белые и серые полосы, слои древних отложений, проточенные дождями, и через край этих стен, с насупленных бровей размытого ручьями дерна тоже прядями лохматой весенней шевелюры свисали травяные космы с длинными хлыстами не то вьюнка, не то плюща. А какой вид! Травы доходили до самого обрыва террасы над Твидлом, но знаменитого поворота реки видно не было, его загораживали громады валунов Пяти Братьев, однако сама нижняя долина с седловиной Алурских ворот и уходящим на запад гребнем Малого Джевеллинского хребта смотрелась изумительно, а в самом проеме седловины, в нежной голубой дымке можно было различить краешек лежащих еще ниже Хармагидских Полей и дремучей лесной дали за ними.