Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Кромвель же, напротив, своим висельным юмором (который, к сожалению, страшно заразителен) превращает войну в нечто среднее между игрой и балаганом, где он зубоскалит над своей и чужой смертью. Как актер и скоморох, он видит в ней подмостки, как игрок и комбинатор – род шахматной доски.

Но что делать мне? Я прагматик, видящий одну лишь цель, во мне нет ни философии, ни артистизма. Я прямолинеен и не склонен к политической театральщине, в итоге меня обвиняют в том, что я груб и мне не хватает величия. Пусть так, но объясни, что же в таком случае движет мной? У меня нет харизмы, как у Бэклерхорста, я бесцветный политик. Мои интересы абстрактны, да что там интересы – мне недостает даже эмоций. У меня даже нет хобби.

А что же у меня присутствует? Раздражительность, перфекционизм и чувство юмора – вот, пожалуй, и все. Это и выдает мою жизненную позицию, которую трудно назвать иначе, нежели созерцательной. И как раз это можно понять. В отличие от большинства людей, я знаю, что живу в будущем – потому что остался все тем же четырнадцатилетним мальчишкой, там осталась моя реальность. А это все вокруг – наступившее далекое будущее. Прошлое никуда не ушло, точнее, оно не стало прошлым, оно самое что ни на есть настоящее – здесь, во мне.

Однако бог с ним. Еще раз – меня ждут Джевеллинские ущелья, где нам с Шеллом предстоит сплясать джигу, ухватив за хвост одного и того же медведя. Терпеть не могу Южной Шотландии – это просто ухудшенное издание Нортгемптоншира. Пожалуйста, не покидай Лондона и пиши, пиши. Джингильда собирается уходить в монастырь. Молюсь, чтобы он был английским.

Засим остаюсь

твой старый друг Ричард.

– Лу, это неприятный разговор и для меня и для тебя, но выхода нет, – сказал Ричард. – Я вынужден уехать на некоторое время. Меня рядом не будет. А у нас в стране затевается гражданская война, ты король, и хочешь не хочешь, но по всем законам обязан в ней участвовать! Нельзя выиграть Кубок Стэнли, ни разу не выйдя на лед! Пожалуйста, будь к этому готов. Ничего особенно сложного делать тебе не придется.

Его величество Эдуард VI тоскливо молчал.

– Я знаю, тебе не хочется расставаться с леди Урсулой и вашими домашними спектаклями, но что же делать! Поезди по стране. Поговори с лордами и вообще с людьми. Морхольд притащит тебя в Йорк – воспользуйся этим, послушай оппозицию. Ты имеешь право присутствовать на всех их совещаниях.

– Я не умею с ними разговаривать, – с отчаянием прошептал Лу.

– Это очень просто. Выучи всего одну фразу: я молодой король, в политике человек новый, хочу во всем разобраться, все понять, выслушать друзей и врагов, перед тем как начать казнить и миловать. И все. Сказал это – и дальше спокойно сиди, слушай и по возможности мотай на ус.

Как ни удивительно, но эту единственную фразу, имеющую хоть какое-то отношение к государственным делам, за все время своего недолгого царствования Лу чудом ухитрился до некоторой степени запомнить, и именно этим нескольким словам он обязан тому шаткому авторитету, который приобрел в человеческих умах и памяти. Когда он впервые (действительно в Йорке) за столом военного совета неожиданно произнес: «Я – человек новый, хочу выслушать друзей и врагов, перед тем как всех вас казнить», лорды-смутьяны смолкли и крепко призадумались – кажется, этот малыш не так прост, как казалось, и как бы не пришлось считаться с ним всерьез.

– Дядя, может быть, ты убьешь их прямо сейчас? Тогда не надо будет никуда ездить.

– Лу, я бы рад. Но так не принято. Нас не поймут. Поэтому – не ленись. Соберись с силами и потерпи. Я прошу совсем немногого.

Пощелкав хромированными замками, Кромвель распахнул длинный черный кейс. Блеснула пара двуручных мечей, утопленных в черном губчатом ложе.

– Ну, этот не очень честный, с силовой подпиткой, на крайний случай разрубит что угодно… А вот то, что ты заказывал.

Герцог осторожно коснулся пальцем лезвия. Оно было на ощупь словно бугристым, пильчатым, приглядевшись, Ричард разглядел пиксельного вида кубические выступы и провалы.

– Это что за ступеньки?

– Замена фламмеру, вместо ваших волнушек, монокристаллы, или вся эта железяка сплошной монокристалл, не очень в этом разбираюсь, но ты бы видел, на каком компьютере это рассчитывали… никакой доспех нипочем. Точить не надо, у него ножны какие-то волшебные… Рукоятка под твою биометрию, как ни крути, держать будет удобно… Могу привезти еще одну катану, все авторитеты говорят в один голос – очень приличная.

– Нет, спасибо. Ты знаешь, есть такая старая поговорка – чем больше у человека мечей, тем хуже он фехтует, – ответил Ричард.

Европа выдвинула на юг то, что на Земле назвали бы Средиземным морем, два полуострова, два тупых зуба – шотландский и английский. Оба отделены от континента мощной горной системой Большого и Малого Джевеллина, оба и сами по себе гористые, и вот Южная оконечность английского выступа и есть вожделенный аквитанский виноградно-апельсинный рай, цветущие субтропики. Еще во времена Ричарда II (аналог сказочного «при царе Горохе») с Шотландией был заключен так называемый Солуэйский договор. По этому договору Англия отдавала у себя на востоке левобережные земли реки Солуэй, которая, в отличие от Твидла, не сворачивала на запад, к Бристолю, а бежала прямиком на юг и впадала в Солуэйский залив, оставляя слева никому тогда не ведомый рыбацкий поселок Глазго. А шотландцы в ответ отказывались от левобережного Твидла – далекой западной полоски земли, примыкающей к стене Джевеллинского хребта и доходящей до самого моря. Избавившись от владений, которые они все равно ни защитить, ни даже толком контролировать не могли, высокие договаривающиеся стороны получили: Шотландия – ту самую территориальную целостность, за которую она щедро лила кровь в течение нескольких предыдущих веков, Англия же, как в ту пору выражались, «встала на Твидле обеими ногами» и смогла полноценно защищать свои главные порты – Бристоль и Саутгемптон, а кроме того, присоединение южного берега завершило формирование герцогства Корнуолльского. Об Аквитании тогда и речи не шло.

Но вот минуло сто лет. Золото и сталь нового английского регента, а затем и короля, Ричарда III, возвели на престол великого объединителя шотландских земель Шелла Бэклерхорста. Пройдя с боями от южных морей до северных проливов, он отвоевал у своего друга и наставника коридор к побережью восточнее Дании и тем замкнул для Шотландии кольцо торговых путей вокруг Европы. Теперь Эдинбург мог вести торговую политику куда с меньшей оглядкой на могучего западного соседа. А главный ключ к торговым маршрутам вокруг Европы, ворота в свирепый Бискайский залив – это Аквитания, куда из Шотландии вели очень удобные горные проходы, в то время как англичанам приходилось добираться исключительно морем.