Шимун Врочек - Золотая пуля [litres]

– Нужно заштопать маму. – Я собрался уходить.

– Мы не можем тебе этого позволить. – Их кожа подсказала, когда в голову мне полетят вилки и фары. Иглы не пришлось ждать долго, они никуда не уходили.

Где я потерял Ит? Куда она подевалась? Я слушал поселок, и впервые тот отказывался докладывать, где моя младшая сестра. Я знал скрип ее шагов, но она не шла. Наконец я учуял ее. Она спала рядом с Гнилым. Лежала в колыбельке, сделанной из пластикового короба и древнего свитера. От него неистребимо пахло костром, Ит засыпала, тесно обнявшись с рукавом этого чудовища.

Отчаяние.

Никогда еще оно не было настолько острым.

Трейлер приветствовал меня храпом отца.

Я бесшумно отворил дверь, скользнул внутрь, надеясь на ощупь найти кроватку Ит и сбежать вместе с ней.

– Убил их? – не просыпаясь, кожей спросил отец.

– Убил.

– Ложись спать.

И тьма поглотила меня.

Я знал, что это сон, но не мог вырваться, тонул, но не задыхался, бежал, но прирос к месту.

– Я что тебе скажу, – сегодня горлум висел, где положено, крутил единственным нормальным глазом, второй выдавило ударом прыг-ноги, он висел на жгуте нерва, медленно вращался, но тоже пытался найти меня взглядом, – невмоготу если, так давай я тебя подменю. Ты же устал. Поспишь малех, а я поброжу. Пошныряю там-сям, разведаю. А?

Горлум хихикал, руки его болтались сильнее обычного, он щелкал челюстью так, что сыпались выбитые зубы. Я подобрал один, смутно похожий на пулю. Выдохнул – не она. Зуб – память шарахнула меня, чуть не вывернула наизнанку. Отбросил зуб в сторону и осмотрелся. Обе стороны тоннеля уходили во тьму. Свет, сочившийся из черепа горлума, освещал едва-едва.

– Выпусти меня! – взмолился горлум, его руки дернулись, внезапно резкие, хваткие, одна вцепилась в воротник, я вырвался и на локтях отполз подальше. – Мелкая мразь! Думаешь, вломил Хэммета?! Сейчас, – угрожающе захрустел позвонками, выдирая голову из бетонного потолка, – сейчас!

Я пошарил вокруг, где? Где? Холодная грязь заливалась в штаны, ползла в рукава. Тоннель был совершенно пуст. Горлум визжал и корчился, пытаясь вырвать себя из плена могилы. Наконец сдался. Повис, как груда тряпья.

– Не слушай ее, – неожиданно усталым, почти нормальным голосом сказал горлум, – не верь. Оставь меня. Видишь же, я не опасен, не смогу вылезти отсюда.

– Кого – ее? – По венам пустили антифриз.

– Твою мать. – Горлум не ошибся. За мной пришла коровья голова.

Я смотрел глазами мертвого Хэммета, капал затухающим светом, провожал, пялился, как выползаю из дренажного тоннеля. Боже, какой я был крохотный! Как этот мальчишка сумел пережить все, что вывалила на него Судьба? Это я? Почему?

– Нет. – Череп лежал в руках мормона, он пытался напялить его себе на голову, момент застыл, давил паузу, дозволяя коровьей голове поговорить со мной. – Это не Судьба. Я заставил твою слабую плоть выжить той ночью и утром, и днем позже. Я дал прийти туда, где ты обязан был очутиться. Зовешь это Судьбой? Я – твой поводырь, костыли, хребет. Ни одно стечение обстоятельств, никакая выносливость и отвага, ничье вмешательство, кроме самого верхнего, прописанного, выгрызенного, татуированного на шкуре Бога, не могло тебя спасти. Ты даже шагать сам не мог. Так кто я? Назови!

– Я не знаю.

– А Бак? Индейцы?

Я боялся этих вопросов, намеренно позволил себе отрубиться, спрятался во сне. Горлум лучше, чем вспоминать, как разделывали людей швейные иглы.

– Они заплатили.

– Нет. – Коровья голова упала, отпуская вожжи, мир дрогнул до основания и сдвинулся с места, время потекло, обдирая кожу, обнажая вывернутые суставы – боеголовка!

Я видел красную метку на ее обтекателе, ракета вошла точно над могилой Хэммета, раскололась, распахнула огненную пасть, я видел, черт возьми, я видел, как горлум принял ее в объятия, в последний миг он был жив, он ликовал, расплескивая свет, он кричал, освобожденный, взрыв сделал нас единым, бомба повенчала наши сны.

Мормон не устоял на ногах, взрывная волна, плотная и беспощадная, опрокинула нас, рассекла поле казней. И время вырвало из пасти коровьего черепа свою пуповину, понеслось вскачь.

– По всем раскладам! – заревел череп, перекрикивая ураган, который вызвали мы с Джесопом. – Ты должен лежать выпотрошенный в бойнях!

Меня размазало толпой, каким-то диким чудом я вынырнул на поверхность и погреб к матери. Она тащила отца за руку.

– Эни! – завопил я, на меня кинулся седой распределитель, из его кулака торчал дамский Дерринджер. Пуууу-пуууу! – беззвучно плюнул пулями.

– Не бросай меня, – время вновь застыло стеклом, я обернулся, пламя лизало коровий череп, трогало тенями, – оставь все, как есть.

– Да я не могу… – Я вцепился руками в лицо, раздирая кожу ото лба к затылку. – Я уже хрен знает кто!

– Ты – личинка Бога. Опарыш, отведавший священной плоти.

– Нет, – помотал головой, – запускай.

– Ты зря борешься, природу не обмануть!

– Запускай!

Почему-то я мог ей приказывать.

Время рвануло с утроенной скоростью, поглощая фору, сплющивая и вырывая секунды. Голова седого разлетелась на блестящие осколки, застыла в воздухе, блистая кровавыми ошметками.

– Это я! – закричала коровья голова, заходясь в истерике. – Я опять спасла тебя, неблагодарная сопля!

– Мне плевать.

– И это я. – Мать окружили распределители, какого черта, они же застыли, сломанные куклы, врубили сирену и не могли сдвинуться с места?!

– А это, помнишь? – Мать подобрала автомат, сбросила пустой магазин, но не смогла даже вставить новый. Эни цеплялась за ее пояс, упиралась лицом в поясницу матери и то ли двигала ее вперед, как тележку, то ли заслонялась от всех бед мира.

– Мама убивала со сноровкой волка, – память, дешевая сука, кто обманывает меня, ты или череп? – Это мама их всех перебила, не ты!

– Легко придумано, – с горечью сказал череп, – но так же легко доказать обратное.

Я закрыл глаза. Никогда не думал, что во сне это так просто сделать. Спрятал лицо в ладонях. Распределители падали вокруг, как подрубленные под основание идолы, молча, навзничь. Кто убил всех этих людей? Я отнял руки от лица и смирился.

Я увидел, как ползу, извиваясь, ноги разучились меня носить, к отцу. «Папа-папочка, – шептал я, глядя на его безвольное, безропотное, кукольно-шарнирное тело, конечности утратили связность, огромная щель в голове, акулья пасть, длинный болтающийся кровавый шарф размотан по земле, и вокруг только они – распределители, черные чеканные тени, – ты только оживи! Разозлись! Ты умеешь. Ррраааз! И оживи! Папочка».

Я полз, они стояли, кругом выла, разверзаясь, преисподняя, но нас чурались пули, кусал и отступал огонь, череп полыхал, но держался, пока мама не взяла себя в руки.