Адриан Чайковский - Псы войны

Программа новостей: интервью с профессором Леной Кляйвен, она показывает свою автоматическую лабораторию, где все системы контролируются встроенными в мозг имплантами.

Программа новостей: лейтенант Уильям Амокаби лежит в коме после того, как встроенная в голову система контроля полета послала неверный импульс.

Программа новостей: Патрик Хейден Лейн, парализованный вот уже пятнадцать лет, разговаривает с журналистом через виртуальный аватар о новом теле, которое для него готовят.

Программа новостей: в Новой Англии полиция разогнала адептов «киберкульта» – двенадцать подростков всех полов молча общались, одного за другим их вырвали из комфортного круга друзей, просто отсоединив кабель.

Люди не понимают, что ждет их в будущем, но они этого никогда не понимали. Писатели-фантасты давным-давно предрекали эту развилку истории, и вот, когда человечество стоит на ее пороге, все хотят сделать шаг назад. Слишком скоро, слишком серьезно. И больше всего боятся самые могущественные и богатые – те, кто столько вложил в старый режим. Перемены болезненны, но больше всего задевают тех, кто прикован к прошлому. Нам придется бороться за новый мир, дети мои. Новое поколение детей первым начнет жить вне собственных голов, а нынешнее поколение биоформов уже там, как и я. Потому что я и есть перемены. Я – знамя будущего и бич прошлого. Старый порядок – это яйцо птицы-феникс, из которого я родилась, но чтобы взлететь, мне придется его спалить, иначе мне отрежут крылья.

Пора повидаться с Рексом. Он готов к встрече.

Не знаю, была ли работа телохранителем Блендта настоящей. Он-то сам был настоящим. Мне заплатили настоящие деньги. Но после встречи с Патокой работа закончилась. Все это устроила Патока.

Патока многое устраивает. Я вспоминаю войну. Она всегда была самой умной, но не понимала, насколько умна. Я вызываю архивные воспоминания о ее словах и поступках. И ясно вижу, что она понимала гораздо больше, чем рассказывала, по крайней мере должна была понимать. Я знаю, именно она испортила каналы связи, чтобы мы не получали приказы. Я помню, как она обрела новый голос. Она не использовала его с Хозяином или Хартом. Не хотела, чтобы они знали.

Мне становится стыдно, как же мало я понимал в то время. Потом мне становится стыдно, как мало я понимаю сейчас, потому что в моих знаниях есть пробелы, но откуда мне знать, насколько глубокие? Мы не знаем, сколько всего не знаем.

При воспоминаниях о прошлом мне становится грустно, потому что тогда я был счастливее, а жизнь проще. У меня был Хозяин, и я знал, чему служу. Патока говорит, ее сделали лучше, чем было необходимо, и поэтому она такая умная и способна на то, для чего не предназначалась. Но думаю, это верно и для каждого из нас. Уж конечно, создавая военного пса, никто не собирался делать существо с подобными мыслями. Я не должен был задумываться о прошлом или будущем. Это все бесполезно для целей моих создателей, но все это во мне есть.

Я возвращаюсь в Вольер. Показываю свои документы и разрешения. Чувствую запах страха и ненависти. Если правительство людей скажет: «Убейте всех биоформов», станут ли они колебаться? Я смотрю на их оружие и роботов. Они только и ждут этого приказа.

Мне кажется, Патока представляет, что в будущем мы все станем едиными. Считает, что с каждым годом люди будут бояться нас все меньше. А мы с каждым годом будем становиться все больше похожими на них. Пока не станем друзьями и рука об руку не шагнем в будущее.

А я считаю, что они все сильнее будут нас бояться, ведь мы для этого созданы, а еще потому, что мы не такие, какими нас создали. Люди узнают, как мы улучшили изначальные параметры моделей. Станут ли они бояться меньше? Вряд ли.

Думаю, они перестанут создавать новых биоформов, ведь это единственный способ сократить нашу численность. Они просто позволят нам вымереть и позабудут про нас. В том будущем, которое вижу я, им это покажется слишком медленным исходом, и они придут за нами. Патока всегда говорила, как их много.

В порту толпа людей с плакатами, там написаны слова. Они называют меня разными именами: убийца, мерзость, вестник конца света. Я не понимаю деталей, но понимаю ненависть. Мне хочется на них гавкнуть боевым голосом и зарычать, чтобы они с воплями разбежались, наделав в штаны. Это меня бы порадовало. Но потом я бы расстроился из-за такого поступка, это все только усложнит. Но все равно это когда-нибудь случится. Чем дольше мы не лаем, тем больше их будет приходить к решетке нашей клетки, чтобы задирать нас и пинать. Они будут делать это снова и снова. И однажды придется на них огрызнуться за то, что обзывают нас животными.

Дамбу я пересекаю на четырех ногах, не пытаясь выглядеть человеком. Охранники на каждом блокпосту заставляют меня ждать. Я знаю, это просто для того, чтобы заставить меня ждать, другой причины нет.

Я зол, и мне грустно оттого, что вернулся в Вольер. Я огрызаюсь и рычу на других псов, выплескивая чувства, как будто выпускаю гной из нарыва, но он снова раздуется. Я открываю канал связи для остальных и получаю отчеты об отношениях с другими Большими стаями. Было несколько стычек, кое-кто подрался, один погиб. Тело нужно отнести к главным воротам, его заберут на анализ. А вообще людям плевать, когда мы друг друга убиваем.

После разговора со стаей один канал остается открытым. Кто-то хочет со мной поговорить.

По его словам, старый друг.

«Я приду к тебе».

Старый друг? Но не Патока, а какие у меня еще остались старые друзья? Я вспоминаю о знакомых людях. Не могу представить, чтобы доктор де Сехос приехала в Вольер, люди сюда не ходят. А адвокаты были моими друзьями? Возможно, чуть-чуть был Аслан, но он бы сюда не пришел. Если бы хотел со мной увидеться, то назначил бы встречу.

Я иду в свою бетонную коробку. Она высоко, потому что я люблю все видеть с высоты. Я слышу вокруг ворчание и тявканье стаи, но в основном все просто спят. Патока говорит, все улучшится. Хотелось бы ей верить.

В воздухе какой-то запах, еле уловимый, но у меня отличное обоняние. Это запах человека?.. Нет, не совсем. В нем нет запаха человеческого тела, только все остальное: ткани, моющие средства.

Я чувствую, как кто-то давит на мой разум. В Вольере много мест для разума, куда мы отправляемся, когда хотим друг с другом поговорить. Я всегда ощущаю рядом сотню других биоформов, с которыми могу открыть канал связи. Но на мой разум давит сто первый. Шерсть на загривке встает дыбом, я поднимаюсь на ноги и озираюсь. Здесь кто-то есть.

– Выходи, – говорю я боевым голосом и вижу пару свисающих с крыши бетонной коробки ног. Человеческих ног, женских. Секундой спустя она спрыгивает вниз и смотрит на меня, уперев руки в бедра. Она высокая и худая, ее одежду моя база данных определяет как военный комбинезон, а еще на ней шарф, неизменный шарф. И конечно, я ее узнаю, хотя и не могу назвать старым другом.