Евгений Ратников - Город, в котором оживают кошмары

— Это вопиющее недоверие с вашей стороны, — прогудело репродуктором существо в жёлтой маске.

— Нет, нет, господин Варг, господин Палач имеет полное право требовать гарантий, — успокоил компаньона Араб. — Он не просто сделал работу другого, он сделал её блестяще. Так что пора нашим деловым отношениям выходить на новый уровень. Вот смотрите, — он жестом попросил чемодан, — это ваш новый личный счёт в одном из наших банков, полностью официальный. Приложите палец!

Араб указал на светящийся прямоугольник внутри чемоданчика. Миг спустя на микромобильник Германова пришло сообщение: над запястьем засветилась голограмма суммы с множеством нолей. Палач скорчил серьёзную гримасу и удовлетворенно закивал.

— Попрошу Вас проявить терпение и через некоторое время, когда уладить разногласия с властями станет несколько проще, Вы сможете воспользоваться ими по своему усмотрению, — продолжил Араб. — Не секрет, что в наших планах было создать с помощью вас и Квирина равновесие в так сказать неофициальных настроениях города, но теперь, после того как наш доблестный воитель предпочёл покинуть нас в самом конце пути, город достанется вам одному. Подвалы, консервы, маргинальные подчинённые — всё это пройденный этап. Пора вам расти. Одно «но»! — Поднял он вверх палец в серой перчатке. — Необходимо будет представить вас остальным. Для этого мы устроим встречу в отделении нашего банка. Там вы, кроме прочего, предадите нам оставшиеся микродиски, и, после сканирования глаза, вступите во владение средствами. Так мы полностью завершим нашу сделку, и создадим тем самым базу для нового, куда боле спокойного и долговременного сотрудничества!

Троица пожала друг другу руки и, после того, как обладатели оранжевой и жёлтой маски покинули склад, Палач тихонько свистнул, призывая сэра Баскервиля выходить из своего укрытия.

— Ну чего, убедился? Видел это? — Алексей махал пред чёрным носом голограммой и радостно улыбался.

— Убедился, — сухо ответил Баскервиль.

— Гена, братан, я для этого и взял тебя с собой, чтобы ты сам всё услышал! — схватив маммолоида за чёрные шерстяные плечи, добродушно увещевал Палач. — Это серьёзные люди, с ними кидалова не будет. Ты не огорчайся из-за Крэ, он дуболом, он таким нам и нужен, или на то, что в архивах я там психанул. Думаешь, я внатуре скелета с топором за брата принял? Ты один способен это понять, ты знаешь, что такое страх, какую он власть дает! Этому я у тебя научился, я понял, зачем паук, жилетка. — Алексей поправил кости на груди пса, наклонившего голову и сверлящего чёрными глазами. — Ты решил, что я попутал, занесся? Нет, я умею быть благодарным, я искореню недоверие это! Я когда пойду к ним, я возьму тебя с собой, тебя одного! Пусть видят, что городу придётся считаться с нами обоими!

Сэр Баскервиль слегка улыбнулся и кивнул. Обрадованный его согласием, Палач пошел собирать в ящики продукты, призывно махнув рукой:

— Раз уж сами сюда пришли, нормального хавчика наберём. А то жаба приносит только то, что он походу в своём болоте ел!

Гена не умилился его излияниям, не восхитился обретённым богатством, даже не удивился его наивности. Он молчал и размышлял о привычке Проповедника стучать пальцем ему по лбу. Был у них как-то давно разговор. В дождливый вечер они сидели пьяные в своём «офисе» в гаражах. Слон, едва ворочая языком, заявил:

— У меня… три глаза… и у тебя… три глаза…

— Да неееет братаааан, у нас с тобой по два, — мотнув головой, возразил Баскервиль.

— Этими я гляжу. — Слон оттянул пальцами свои веки, сделавшись ещё уродливей. — А вот этим вижу! — После этих слов он утвердительно стукнул себя пальцем в лоб.

И вот теперь, в полутёмном складе, Гена понял, что его старый кореш вовсе не свихнулся, отнюдь! Пёс снова улыбнулся, в этот раз куда более искренне. Зачем вообще останавливать катящийся с горы камень? Надо лишь отойти в сторону и сделать так, чтобы он не раздавил тебя!

Палата на четвёртом этаже госпиталя, в которой поместили Нуаре, была на порядок удобнее той, в которой некоторое время назад приходил в себя Фар. Кирова сделала всё, чтобы её верная правая рука, оставшаяся без обоих своих, ни в чём не нуждалась и не скучала. Возле Этьена дежурила симпатичная медсестричка с короткими бледно-розовыми волосами под цвет сетчатой безрукавной пижамы мутанта, стоящий рядом с койкой стол был заставлен фруктами, у стены напротив мерцали кольца управляемого голосом монитора. Однако скрасить страдания майора не получалось. Ящер заметил, что даже его чёрная шерсть перестала блестеть. Олень неподвижно лежал, распластав по широкой койке с приподнятой головной частью обрубленные предплечья с затянутыми синеватыми повязками ранами, и смотрел куда-то в противоположную от медсестры стену. Попросив её выйти, Абдельджаффар присел на белый стульчик в углу просторной светлой палаты.

— Терций Сикстиевич Цареградский. Я думал: кто же так назвал сома-то? — Фар решил развлечь товарища беседой на постороннюю тему. — А оказалось, что он у вас детдомовский. В константинопольском приюте, где он вырос, или стамбульском, я не знаю, как точно называется место, там теперь одни исторические развалины вместо города, содержали по десять воспитанников в камере. Вряд ли можно назвать комнатой наполовину затопленный водой каменный мешок старых турецких бань, где вместо имён номера присваивали. Будущий полковник был третий из шестого десятка. Немного вульгарной латыни — и мы получаем благороднейшее имя!

Этьен не реагировал. Он лишь повернул на другой бок голову с заклеенными медицинским гелем разветвляющимися на два обрубками рогов. Его безразличный взгляд следил за покачиваниями верхушки березы за окном. В лучах яркого утреннего солнца её желто-зелёная листва играла золотистыми переливами.

— А ты сына его видел? — продолжил Арафаилов. — Он, оказывается, тоже служит в ССБ, в региональном центре. Только характер у него далеко не отцовский. У него и морда-то бандитская, вся в шрамах, и повадки. Или Цареградский-старший таким же был, а с возрастом подобрел?

— Фар. — Олень посмотрел на капитана глазами, полными слёз отчаяния. — Пристрели меня. Я всех об этом просил, так что тебя никто не обвинит.

Ящер встал и долго смотрел на него. Потом достал из кобуры свой пистолет, передёрнул затвор под прямоугольником охладителя, и положил ствол на стол рядом с фруктами. Этьен вопросительно перевел взгляд с пистолета на Фара. Зелёное вытянутое лицо рептилоида застыло в саркастической гримасе.

— Бери, стреляйся. Ты же у нас самостоятельный. Хватило же ума одному на кучу дебилов с роботом полезть, и тут что-нибудь придумаешь!

— Тебе смешным это кажется? — гневно взревел олень, привстав и махнув правым предплечьем так, будто он хотел схватить что-то со стола и швырнуть в Арафаилова.