Евгений Ратников - Город, в котором оживают кошмары

В гаражах затихали звуки выстрелов, когда шлёпаюших по болоту Гену, Летуна и Палача догнал слон, волочащий двух других бандитов. Паук подошёл к валяющейся у кустиков большой старой покрышке от древнего грузовика, засунул внутрь свои бледно-коричневые конечности, а затем исчез. Палач с удивлением обнаружил внутри широкую горловину глубокого колодца с рядом ржавых скоб, ведущих в пустоту, по зелёным заплесневелым стенкам стекали струйки болотной воды.

— Осторожнее, здесь скользко, — улыбаясь кривозубой пастью, вежливо предупредил пёс и сделал пригласительный жест.

— У меня робот ещё, — кивнул в сторону пятиэтажки Германов.

— Который убить нас должен был? Потом заберёшь. Не переживай, хотели бы мы вас грохнуть, давно бы это сделали.

Понимая, что другого способа убраться отсюда, не попав под пули легавых, нет и дав роботу команду улетать подальше, Палач полез внутрь, следом начал спускаться сэр Баскервиль. Тут же подбежавший Проповедник чуть ли не запихнул в дыру Шута, осторожно спустил Валета. Тот с трудом перебирал конечностями. Последним с трудом протиснулся в колодец сам слон, толстой рукой поправив покрышку и задвинув тяжёлый ржавый люк, над которым сомкнулась грязная вода.

Оперативники тем временем обшаривали сервис, капитан вызывал подкрепление. Приехали ещё две группы, и весь остальной вечер был занят перетряхиванием гаражей и соседней пятиэтажки, потом начались допросы бестолковых муравьев и местных жителей. С трудом отлепили от броневика бьющуюся в истерике Лизесс. Вику, переломанную после падения, нашли в кустах неподалёку. Итог операции был следующий: раненый сотрудник, повреждённая элашка, уничтоженные роботы и провалившиеся сквозь землю бандиты. Мрачный Камолин подозревал, что он, наверное, уже в лучшем случае старший лейтенант.

А бандиты, будучи действительно глубоко под землёй, вышли к развилке тоннелей — отделанной старым сырым кирпичом комнате. Слон и пёс положили рядом свои цилиндрические, светящиеся голубоватым светом химические фонари, сами присели отдохнуть. Проповедник накинул на голову свой капюшон и вроде как задремал. Палач и товарищи смогли, наконец, отдышаться. Летун повис под потолком. Пришедший в себя Валет со словами: «Ах подвиг, сука!», схватил за горло Шута. В этот раз побитый клоун увернуться не успел, пришлось остальным оттаскивать картёжника. Палач снял с лица маску и гневно спросил у убийцы:

— Это чё там было, а?

— Да у него нокаут, бредит он. — В этот момент Валет плюхнулся на землю и его стошнило.

— Черепно-мозговая, — вздохнул Германов. — В больницу тебя надо придумать как отправить.

— Так это восточные тоннели? — спросил он уже у Баскервиля.

— Они самые. Показываем, так сказать товар лицом.

— Ты мне карты покажи.

— Да нет уже давно никаких карт. Мы их давно сожгли. Зато есть кое-кто, кто тоннели наизусть знает.

— В проводники ко мне хочешь? И сколько тебе за это платить?

— А столько же, сколько тебе платят! — сказал Гена Баскервиль, вставая. — Я хочу с тобой работать, на тех же что и ты.

— Ты мозги все пропил, что ли? Я всем плачу, я потихоньку беру этот город!

— Ой, Германов, перестань! У меня на ложь, если позволишь, нюх. У вас есть серьёзные покровители, которым там, наверху, нужна каша. — Пёс воздел вверх два пальца. — И мы вам, джентльмены, продемонстрировали, как мы имеем легавых. Мы долбанутые, они не будут знать, чего ожидать от нас!

— Оковы разума делают слабыми, — сонно изрёк слон.

— Вот, вот! — продолжил Гена. — Посмотри на моего друга. Два удара током и ничего, спит сидит! Твоих вытащил! Где ты ещё такого найдешь?

— Что не убивает, делает могущественнее тебя, — сказал слон и захрапел.

— А Летун? — пёс указал на потолок. — Та рыбина ещё неделю спать не будет! А я видишь как всё разрулил!

— Ты сам всё это и спланировал!

— Я? Я? — оскорбился сэр Баскервиль. — Это чистая импровизация! Я вам все карты раскрыл! Я всё потерял! Сервис, муравьишки теперь без меня пропадут! Короче думай. Я предлагаю твоё дело живой силой поддержать. Сэр Баскервиль с компаньонами к вашим услугам.

И он приподнял заменяющий ему шляпу собачий череп. Палач оглядывал освещённую голубоватым светом комнатку с четырьмя тёмными проёмами тоннелей. А чего, собственно, он терял? Теперь, не считая робота, их осталось только трое. Из восемнадцати ребят. Ему чего сказали? Набирай удобных для себя помощников. Эти конечно, сволочи и психи, ну так такие и нужны. Был один долбанутый канцероид, станет три долбанутых. Он спросил:

— И чего, ты наизусть всю подземку запомнил?

— А кто сказал, что я говорил про себя? Мы лишь искали ему покупателей.

От стены отделилась какая-то низкая фигура и вышла на свет фонарика. Существо не имело одежды, человекоподобное тело с длинными ногами и руками состояло из множества поперечных колец. Аннелидоид вытянулся и протянул руку для приветствия. Длинные мягкие пальцы заканчивались тонкими кончиками. В химическом свете и без того синее тело мутанта казалось ещё синее. Из плеч выдвинулась тонкая голова с треугольными челюстями и маленькими серыми глазками вокруг них. Сэр Баскервиль счёл нужным представить его:

— Хозяин местных так сказать, красот. Зовут его… Даже не знаю… Мы зовём его просто Червяк. Или Синий.

— Вот так вот! — захрюкал Шут, вытерев с лица смесь крови и грима. — Оказывается, червяк выудил нас на пса! Хэ, Хэ!

Абдельджаффар смотрел на струи дождя, стекающие с больших зелёных листьев сирени за окном его больничной палаты. Кустарник заслонял всё окно на первом этаже, поэтому за эти несколько дней Ящер выучил узор листвы наизусть. Созерцание зелени умиротворяло, вытаскивало из плена тягостных мыслей, подкреплённых болями в голове. Зрелище в маленьком мирке палаты отнюдь не было однообразным. То игра теней, от пробивающегося через заросли лучей полуденного солнца, то шелест капель, как в этот пасмурный вечер. Но, стоило уйти в себя, снова перед глазами были розовые движущиеся жавлы мутанта. Снова накатывало это ощущение. Наверное, офицер впервые по-настоящему почувствовал, что неизбежно умрёт. Он мог описать, какой будет его будущая смерть, всего одним словом — неумолимой. Наступит миг, когда весь его логичный и упорядоченный мир обрушится в пустоту. Эта мысль несколько раз в день пронзала, словно нож, заставляя на миг задерживать дыхание. Но он не прогонял её, а наоборот, снова и снова возвращался к ней, пока та не становилась чем-то банальным. Тогда он чувствовал себя древним японским самураем, чей кодекс «Бусидо» велел каждое утро просыпаться с мыслью: «Сегодня я умру». И когда эта мысль перестанет страшить, то тогда должно было наступить просветление, и воин начинал чувствовать жизнь в каждом её ускользающем миге. Но вот незадача — просветившись, Фар погружался в водоворот житейских мыслей, который уносил его всё дальше от этой «мудрости», чтобы в какой-то миг снова оставить один на один с животным страхом.