Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— И был я мертвый, и вот я живой, — с грустью сказал Майзл Нахман бен Гамалиэль. — Ну и пролилось крови! Много крови. Да будет мне это прощено, когда наступит День Суда.

— Ты спас невинных. — Рикса Картафила де Фонсека движением головы указала дородную женщину, обнимающую и прижимающую к себе черноволосых девчонок. — Ты защищал жизни самых дорогих, ребе, от тех, которые хотели причинить им вред. Сказал Господь: «Помни, что сделал Амалек в дороге, когда ты вышел из Египта. Сотрешь имя Амалека из-под неба». Ты стер.

— Стер. — Глаза еврея заблестели, но тут же снова угасли. — А сейчас что? Снова всё бросить? Снова к другим дверям цеплять мезузу [1001] полоска пергамента, с начертанными на ней отрывками из Торы, который находится внутри небольшого футляра, прикрепляемого к косяку дверей в еврейских домах. ?

— Это по моей вине, — проворчал Тибальд Рабе. — Это я навлек на тебя неприятности. Из-за меня теперь…

— Я знал, кто ты, — перебил его Майзл Нахман, — когда давал тебе убежище. Я поддерживал твое дело из-за убеждений. Осознавая, чем рискую. Что ж, бегство и скитание — это для нас не ново…

— Я не считаю, что это так уж необходимо, — обозвался Рейневан. — Мне кажется, что местные жители, убирая трупы, оценили происшествие достаточно однозначно. На тебя напали, чтобы ограбить, а ты защищался. Никто скорее всего в Яворе не обвинит тебя в этом. И никто не будет тебя беспокоить, когда ты останешься.

— О, святая наивность, — вздохнул Майзл Нахман. — Святая и добрая. Как твое имя? Рейневан?

— Его зовут Рейневан, так точно, — встрял Тибальд Рабе. — Я его знаю и ручаюсь…

— Ай, что ты мне ручаешься? Он поспешил на помощь еврею. Нужны ли мне лучшие ручательства? Эй! Что там с твоей рукой, девушка? Той, с перстнем цадика Халафты?

— Три пальца поломаны, — холодно ответила Рикса. — Мелочи. До свадьбы заживет.

— До какой свадьбы? Да кто тебя возьмет? Старая, языкастая, характер вспыльчивый, готовить тоже не умеешь, спорю на что хочешь, хоть бы на свой собственный талит [1002] еврейский молитвенный шарф. . Дай сюда руку, шикса [1003] женщина ( евр .). . Jehe sz’meh raba mewarah l’alam ul’almej almajja [1004] «Да будет Его великое Имя благославенно во веки веков» ( арамейский ). — Примеч. автора . .

На глазах изумленного Рейневана пальцы Риксы выпрямились, опухлость мгновенно исчезла, бесследно рассосались синяки. Девушка вздохнула, пошевелила ладонью. Рейневан покрутил головой.

— Ну и ну, — медленно промолвил он. — Я медик, ребе Майзл, не чужды мне и artes magicae . Но чтобы так гладко вылечить поломанные суставы… Я чрезвычайно удивлен. Интересно, где этому можно научиться?

— У меня, — сухо ответил ребе. — Когда у тебя будет свободных семь лет, заскочи. Не забудь сначала сделать обрезание. А теперь, как говорил царь Соломон царице Савской, перейдем к делу. Вы хотели от меня информации. Тогда введите меня в курс дела.

Рейневан кратко изложил суть дела. Майзл Найхман выслушал, кивая бородой.

— Ясно, — сказал он. — Понимаю. И думаю, что смогу помочь. Потому что я слышал про похожий случай.

Он засунул палец в нос, ковырял долго и самозабвенно, делая вид, что не замечает, как Рейневан закипает от нетерпения.

Наконец выковырял, посмотрел. И снова заговорил.

— Такие случаи, — заявил он, — это всегда возможный гешефт, ни на чем так хорошо не зарабатывают, как на информации. Это случилось в Легнице. Шесть лет тому. Панна Вирида Горниг, дочь купца, связалась с аптекарем, которого звали Галонзка. Вопреки отцу, который обещал ее руку кому-то другому. А у того другого были якобы связи с Инквизицией, со Святой Курией. И панна Вирида внезапно исчезла.

На аптекаря Галонзку, — продолжил еврей, — донесли, обвинили в ереси, поэтому он вынужден был бежать из Силезии. За год дело улеглось, а Вирида вдруг нашлась, очень сокрушенная и очень послушная, будто она побывала в монастыре. Послушно вышла за того, кому ее обещали.

Ну, подумали мы всем кагалом, стоило бы знать, кто же это такой, кто имеет такие отношения с Курией, чтобы суметь организовать исчезновение панночек. И как-то так вышло, что Мойше Меркелин, кузен моей невестки, был знаком с неким Иохаем Бен Ицхаком, а у двоюродного брата этого Иохая, некий Шекель, имел падчерицу по имени Дебора, а та узнала от своей знакомой Эстеры некоторые вещи, которая та услышала в девичьей от… Вот зараза, забыл, от кого. Впрочем, это не важно. Важно, что кузен Мойше, еврей жадный и наглый, потребовал за информацию пятнадцать гульденов. Я решил, что это слишком много.

— Угу.

— Но ты пришел мне на помощь, а это несколько изменяет шкалу ценностей. Теперь эти пятнадцать — это не те пятнадцать, это совсем иные пятнадцать, это пятнадцать, изменившиеся так, что просто не узнаешь. Теперь цена аккурат в самый раз. А жадный кузен Мойше не живет в Палестине. Он живет в Ополе. Клянусь Моисеем, через пять дней ты будешь иметь информацию. А до этого времени будешь моим гостем.

— Спасибо, ребе. Что касается тех пятнадцати гульденов, то я готов…

— Не обижай меня, парень.

— Я не буду, — неуверенно закашлял Тибальд Рабе, — здесь с вами ждать, мне пора в дорогу, долг зовет. Вам же скажу так… Если вы уже узнаете то, что должны узнать, то спешите. Очень спешите. Я думаю…

— А я думаю, — Рикса посмотрела ему в глаза, — что ты должен прекратить крутить. И сказать нам правду.

— Я ничего не знаю, — ответил голиард быстро, слишком быстро, чтобы сохранить правдоподобность.

Потом спрятал глаза под взглядом Рейневана.

— Тибальд, — неторопливо сказал Рейневан. — Прошлой ночью мы дрались плечом к плечу, вместе смотрели смерти в глаза. А ты сейчас что-то скрываешь от меня? Ты знал моего брата. Ты знаешь меня, недавно даже ручался за меня. Ты знаешь, что я кружу по Силезии, рискуя жизнью, потому что моя любимая попала в беду, я должен ее найти и освободить. Она пребывает в заключении, каждый день неволи увеличивает ее мучения.

— Рейнмар… — Голиард облизал губы, опустил глаза. — Чехи тебе не доверяют, ходят о тебе разные сплетни… Если выяснится, что я тебе сказал…

— На Лужицы или на Силезию? — утратила терпение Рикса. — Куда пойдет рейд? Потому что мы уже догадались, что он все-таки пойдет.

— Я ничего не знаю… Но если подумать чуть-чуть… То, может, Лужицы?

— Вот видишь, — улыбнулась Рикса. — Как легко пошло. Начало — самое трудное. А теперь попросим о подробностях.

— Чего вы от меня хотите? — Тибальд Рабе сделал вид, что он рассердился. — Что я, гейтман, что ли? Я обычный агитатор, к стратегии меня не допускают… Но ведь каждому ясно, кто посмотрит на карту и немного подумает… Ну, подумайте немного. Как может пойти Табор, если не долиной лужицкой Нисы?