Александр Нагорный - Плач Стали

– Они как и ты, одержимые, то есть отмеченные… Да, сына, я знаю – это воля богов. Но…

– Воля богов не обязана быть доброй? – я насмешливо прищурился. – Как сама правда?

– Если ты так к этому относишься, очень хорошо, – мама ласково улыбнулась, – тебе же легче будет исполнить предназначение.

– Да, парень, тебя ж никто не осуждает! – подхватил Остромысл, – охоться с волками, всё проще будет тебя прокормить… извини. Попробуй сам созвать стаю, – он проницательно заглянул в глаза. – Днём…

Тэээк-с, интересненько, уж не удумал ли этот злыдень натравить волков на людей?

– Одному тебе тяжко придётся, бойцов взять негде… – он не отвёл взгляда, – да ты и сам всё понимаешь…

– А я? – вспылила Светлана. – Горик, возьми с собой, а?

Я скептически на неё посмотрел, – ну… только если братцы пустят тебя на загривки…

Она восторженно захлопала в ладоши, светясь от счастья, сочтя вопрос решённым. Нет, ну что за потребительское, детское отношение к живому? Всё норовят на шею забраться, так глядишь, и самому придётся работу искать. Ладно, решаю переходить к деловым вопросам.

– Остромысл, могут возникнуть кое-какие сложности. Серые братцы деликатны, отзывчивы, но с трудом представляю, как их сюда приглашать – точно трындец лошадкам и собачкам, да и помощничкам ничего не могу гарантировать.

Кудесник важно кивнул. – Дело глаголешь, прозорливый ты наш! Потому валите-ка, деточки, со зверюшками вашими восвояси, то есть в Светину заимку. Вам, кстати, скоро пора уже будет отправляться на защиту от карателей мирных селищ, как вы узнаете, когда и куда идти?

Светлана стыдливо зарделась, видимо, напомнил ей кудесник о непосредственных обязанностях. – Я заберу своих охотников, – проговорила твёрдо.

– Пожалуйста, – он обернулся ко мне. – Горислав, ты же не откажешься помочь матушке и мне? Сходи с мужиками разок на охоту? Они не волки, дотащат добычу до логова, – ехидно прищурился мне в лицо. – Не обижайся, я ж не в укор, только по необходимости – нужны целые шкуры, шить лёгкую прочную обувь, доспехи.

– Хорошо, но только один раз и только сегодня, – мне отчего-то неприятна идея охотиться с людьми. Звери так живут, они просто такие, а люди… вот обувь им понадобилась, и кто-то должен сдохнуть.

* * *

Выехали на конях, Остромысл тоже отправился. Сказал, что очень ему интересно посмотреть на меня в бою с настоящим противником. Я недоумённо обернулся в седле. – Это с кем ещё?

– С дикими свинками, – ответил на полном серьёзе. – Гуляет в окрестностях стадо в две сотни голов – матёрых около полусотни, да сотня самок, ну и молодняк.

Я припомнил, что слышал о кабанах. Сам факт появления настолько большого стада говорит, что никому в округе даже в голову не приходило с ними связываться. Да и непросто их найти, тем более застать врасплох, звери чуткие, осторожные, бесстрашные, организованные.

Кудесник уверен, что дело только за мной и моим мечом, значит, может вывести на цель. Уверен в успехе – идём целым отрядом, взяли всех лошадей. Мне такая уверенность, масштаб приготовлений всё больше не нравятся, вот и Светлана наотрез отказалась в этом участвовать, буркнула, – без меня справишься, – и отвернулась.

Да уж, напасть, вырезать поголовно ради мяса и шкур – б-р-р-р! Но и «послать» колдуна совершенно невозможно… и вовсе не потому, что чувствую себя перед ним обязанным, совсем нет. Эти мясо и шкуры должны сохранить жизни моих людей… людей моих богов, чьей волей я здесь. Их воля – моя, я не тупое орудие…

Мир дрогнул, потускнел, застыл на мгновенье, вновь начал окрашиваться, звуки тягуче медленно набирают темп. Я ощутил чей-то насмешливый взгляд – самокопаниями сам себя накрутил и провалился в транс. Забавно – оказывается, озвереть можно, рассуждая о морали!

Богам смешно, и я уже догадываюсь, как звали их заводилу в моём мире. Паном, судя по больному чувству юмора. Приятно встретить знакомого так далеко от дома. Пытаюсь удержать смех, всхрюкиваю, Остромысл недоумевающее поворачивает лицо… Ну и рожа – заливаюсь смехом, сползая с седла.

– Что с тобой? Блин! Тихо ты, спугнёшь! Почти пришли!

Меч вон, лезвие на плечо, ножны в снег.

– Прибери, – небрежно, не оборачиваясь. Лёгкой танцующей походкой расшалившегося пацана направляюсь навстречу злобно настороженным взглядам. Мне нет нужды их видеть, они так же осязаемы, как воздух, низкий гул земли, бешеное веселье.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас убивать! Вам ни спрятаться, ни убежать! Это очень грустно…, – ржу, задрав лицо к небесам, выкрикиваю. – А мне вас не жаль!

Выхожу на большую поляну, разрывом взметается облако снега, с правого траверза в меня летит полутонный клыкастый снаряд. Полуоборот, прыжок и кувырок, падаю задницей на жесткий хребет. Сжимаю тушу ляжками, сквозь штаны больно уколола щетина. Кабан с разбегу упёрся в землю клыками и передними лапами, его вскидывает вертикально – не балуй со «стоп-краном»! Спрыгиваю наземь, оборот, у виска пронеслось копыто. Неудачный маневр, одним росчерком лезвия вскрываю открытое горло. Угроза справа снизила темп, на его пути в агонии разбрызгивает кровь вожак. Уходя от атаки слева, шаг за тушу, резко ускоряюсь. Зверь успевает повернуть ко мне клыкастую морду, ударом сбоку вгоняю сталь в ухо. Выдернув меч, прыгаю, третий кабан ощутил опасность, подгибает задние ноги, задом тормозит о снег. Его тащит юзом, перепрыгнув тушу вожака, сверху втыкаю сталь в основание черепа – приехали, блин.

Медленно-медленно оборачиваюсь к стаду, свиньи собрались в боевой порядок, клином: впереди и по бокам самцы, в арьергарде и ближе к центру самки, в середине поросята. Меня смешат их злобные взгляды, иду к ним, звенит смех, издевательски пляшут слова нелепой считалки.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас убивать. Вам ни спрятаться, ни убежать! Это смешно, и мне вас не жаль! Ха-ха-ха!

Совершенно не представляю, как уработать эту гору мускул, клыков и копыт… плевать! Я просто иду и смеюсь, без смысла, без малейшей мысли. Им нужно было всего лишь оставаться на месте, это же так естественно – сбиться в кучу, это же велит инстинкт – прикрыть детёнышей. Просто быть вместе до конца! Но… невозможно оставаться вместе до самого конца, смерть приходит к каждому в одиночестве.

К ним шла смерть, или это только казалось, я видел разом их взгляды – в глазах обречённых злоба сменилась одиночеством смерти. Заработал другой древнейший инстинкт – выжить должен сильнейший. При необоримой, фатальной угрозе звери бросают детёнышей, даже пожирают, чтоб выжил хоть кто-нибудь, у кого есть какие-то шансы.

На стадо словно обрушился порыв ураганного ветра, грязно-бурые туши разметало осенними листьями, если можно представить себе листопад с истошным, режущим слух визгом. Я остановился, желания броситься в погоню не возникло. Зачем? И так только что всех убил.