Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Чем теперь заняты Гаррет и старший мужчина? Куда отправился Тито, когда его высадили? Почему сумочка — или по крайней мере шифратор Бигенда, — отрастив себе ноги, разгуливает по улице? А смертоносный монгольский червь — какую форму он примет сегодня? Этого журналистка не знала.

Неужели она и вправду видела, как облучают сто миллионов долларов при помощи гранул медицинского цезия? Видела, если Гаррет не врал. Хотя какой в этом смысл? Холлис намыливалась в третий раз, когда ее вдруг осенило.

Цезий нельзя отмыть. Никаким порошком. Значит, и деньги уже не отмоются.

Ей даже не пришло в голову задавать вопросы Гаррету, пока тот готовился покинуть мастерскую. Нет, правда, ни одного вопроса. Холлис чувствовала всем сердцем: нужно делать то же самое, что и он; делать, а не говорить об этом. Молодой человек очень сосредоточенно проверял каждый предмет дозиметром, стараясь ничего не забыть.

Она была совершенно уверена, что не оставила сумочку. Кто-то забрался в фургон, пока все четверо говорили с мусорщиками.

Холлис обтерлась полотенцем, оделась, убедилась, что паспорт на месте, и высушила волосы.

Когда она спустилась, Инчмэйл сидел на краю двадцатифутовой кушетки (цвет кожаной обивки очень близко напоминал оттенок сидений в «майбахе» бельгийского рекламного магната) и читал сообщения на своем телефоне. Хайди с Одиль удалились, казалось, на целый квартал — так обманывала игра светотени на полированном бетонном полу — и походили на человеческие силуэты, которые нарочно рисуют на архитектурных чертежах для демонстрации масштаба.

— Опять твой Бигенд, — сообщил Рег, отрываясь от телефонного экрана.

— Это не мой Бигенд. Но будет твоим, если продашь ему права на «Такой быть сложно» для рекламы китайских машин.

— На это я, разумеется, пойти не могу.

— Из чисто художественных соображений?

— Просто нужно согласие всех троих: мое, твое, Хайди. У нас же совместные права, если помнишь.

— Лично мне без разницы, решай сам.

— С чего вдруг?

— Ты же до сих пор в бизнесе, до сих пор имеешь долю.

— Он хочет, чтобы ты это написала.

— Что написала?

— Изменила слова в песне.

— И сделала из нее рекламную заставку?

— Главную тему. Целый гимн. Под брендом постмодернизма.

— Это нашу «Такой быть сложно»? Издеваешься?

— Он меня завалил сообщениями, каждые полчаса достает. Решил припереть к стенке. От таких людей меня просто тошнит. Честно.

Холлис пристально взглянула на него.

— А где смертоносный монгольский червь?

— Ты о чем?

— Не знаю, чего мне сейчас больше бояться. Помнишь, ты на гастролях рассказывал про смертоносного червя? Настолько ужасного, что его никто не может описать?

— Ну да, — подтвердил Инчмэйл. — Эта тварь не то плюется ядом, не то электрическими разрядами. — Он улыбнулся. — А может, гноем.

— И прячется в дюнах. Где-то в Монголии.

— Правильно.

— Так вот я приняла твой рассказ на вооружение. Червяк превратился в символ всех моих страхов. Мне кажется, он ярко-красный…

— Они правда ярко-красные, — вставил Инчмэйл. — Пурпурные. И без глаз. А тело толстое, как бедро ребенка.

— Теперь любой сильный страх, с которым я не могу справиться, обретает такую форму. День или два назад, в Лос-Анджелесе, Бигенд со своим журналом-призраком и эти жуткие странности, куда он сунул свой нос и затянул меня за собой, даже рассказать нельзя, — все это мне представлялось в виде смертоносного червя, который прячется в дюнах.

Инчмэйл внимательно посмотрел на нее.

— Рад, что мы встретились.

— Я тоже, Рег, просто еще не опомнилась.

— Немудрено. В такое время разве что полный псих не станет волноваться. Мы все как на иголках. Меня больше беспокоит другое: вид у тебя не очень напуганный. Растерянный — да, но я не чувствую страха.

— Этим вечером, — объяснила Холлис, — кое-кто совершил на моих глазах такой поступок, чудне́е которого мне уже, кажется, не увидеть.

— Серьезно? — Собеседник вдруг помрачнел. — Завидую.

— Я-то думала, будет теракт или преступление в нормальном, традиционном смысле, но все было не так. По-моему, это скорее…

— Что?

— Проделка. Шалость, на которую отважится лишь сумасшедший.

— Ты же знаешь, я сгораю от любопытства, — подначил Рег.

— Знаю. Но я слишком часто разбрасываюсь своим словом. Сперва — Бигенду, потом еще кое-кому. Хотелось бы обещать, что я когда-нибудь открою секрет, но не могу. Хотя не исключено, что все же открою. Когда-нибудь. Смотря по обстоятельствам. Понимаешь?

— Слушай, а француженка твоя, случаем, не лесбиянка? — поменял тему Инчмэйл.

— С чего ты взял?

— Она так и липнет к нашей Хайди.

— Ну, это как раз не доказательство.

— Разве?

— Просто Хайди притягивает к себе людей особого склада. Большинство из них — мужского пола, но не все.

— Точно, — улыбнулся Инчмэйл. — Я и забыл.

Послышался мелодичный аккорд.

— Корабль-носитель идет на посадку, — объявил Рег.

Олли Слейт с тихим звоном вкатил тележку, накрытую белой салфеткой. На этот раз он гладко побрился и снова надел шикарный костюм.

— Мы подумали, вдруг вы еще не ели, — сказал молодой человек и обратился к Холлис: — Хьюберт просил ему позвонить.

— Я не готова, — отрезала журналистка. — Завтра.

— Так, вы у нас подаете еду. — Инчмэйл опустил тяжелую руку на плечо Олли, не давая ему ответить. — Если желаете продвинуться по службе, — он взялся за лацкан дорогого пиджака и слегка потрепал его, — учитесь не выходить за рамки служебных обязанностей.

— Я как выжатый лимон, — пожаловалась Холлис. — Надо срочно поспать. Завтра позвоню, Олли.

Она поднялась наверх. В небе уже разгорался рассвет, а дизайн спальни не предусматривал ни занавесок, ни жалюзи. Сняв джинсы, Холлис влезла на магнитную летающую кровать Бигенда, натянула покрывало на голову и практически тут же уснула.

— А может, оставишь свой номер? Или е-мейл? — с отчаянным видом умолял человек из команды Игоря.

— Да я все время переезжаю, — отозвался Тито, ища глазами фургон Гаррета за окном репетиционной студии, расположенной на втором этаже. — Сегодня здесь, завтра там.

И тут он заметил белый фургон.

— Ладно, моя визитка у тебя есть! — крикнул вдогонку новый знакомый, увидев, как Тито бегом устремился к выходу.

Вслед ему прозвучал гитарный аккорд, прощальные восклицания и голос Игоря:

— Эй, Тито!

А тот уже кубарем слетел по лестнице, выскочил на мокрый после дождя тротуар совершенно безлюдной улицы, рванул на себя пассажирскую дверцу и влез в кабину.

— Вечеринка? — с улыбкой поинтересовался Гаррет, съезжая с обочины.

— Это группа. У них репетиция.