Pax Blank - В Тенях и Темноте

— Лекарства, необходимые для лечения опасных для жизни нарушений, оставьте. Все остальное, включая болеутоляющее в любой форме, должно быть исключено.

— То, что вы требуете, вызовет… значительное… страдание…

— В этом и смысл, — любезно пояснил Палпатин, отклоняя аргумент доктора и продолжая вглядываться в лицо мальчишки.

Конечно, это причинит ему боль — но не было лучшего учителя, чем она. Лучшего напоминания. И мальчишка был хорошо знаком с этим уроком.

Ему не нравилось думать так, не нравилось думать, что это влияло на его мысли и реакции, но оно влияло, независимо от желания. Так как находилось в самой природе человека. Один из самых основных импульсов в галактике, записанный в каждую клетку тела со времен зарождения жизни — самозащита. Самосохранение. И не имело значения, как часто мальчишка упирался и сопротивлялся этому, никакое вопиющее упрямство не могло отменить то, что было создано эволюцией.

Месяцы наказаний и воздействий на разум Скайуокера, со времени, когда он впервые был заперт в казематах дворца, заставили его повиноваться. Некоторое время. Почти полгода. Затем мальчишка, наконец, зашел слишком далеко — проверяя, как далеко он может зайти — и урок пришлось повторить. Его джедай вновь проснулся в той же камере под дворцом — в своей камере — в тюрьме, построенной специально для джедая.

И затем снова, через восемь месяцев, когда Скайуокер бросил излишне дерзкий вызов по незначительному вопросу. И снова через десять месяцев — когда он перешел границы терпения Палпатина.

Были и меньшие инциденты, конечно, но с ними можно было разбираться, решительно и жестко, без того, чтобы кидать его на недели в зверское заключение, держа в клетке и подчиняя заново дикий нрав. Необходимо быть безжалостным, сталкиваясь даже с маленькими спорами и инакомыслием — жестоким и неумолимым — независимо от того, кто спровоцировал ситуацию. Все это было не только уроками, но и примером для подражания. Если бы мальчишка последовал ему, сейчас он не был бы ранен.

Доказательство ценности этого метода было хорошо видно в действиях его джедая. Прошел уже почти год с тех пор, как он последний раз валялся на холодном кровавом полу своей тюрьмы — накаченный наркотиком, который подавлял и ограничивал его, но все же сохранял в сознании, чтобы понимать свою беспомощность, питая негодованием огонь, разжигаемый Палпатином.

Он наблюдал сейчас за мальчишкой и вспоминал… Вспоминал вспыхнувший внутри Скайуокера ужас — ужас понимания, несмотря на туманящий сознание наркотик. Он был настолько слаб, настолько измучен и избит, что не мог ни двигаться, ни даже просто отвернуться от Палпатина, который, сидя рядом, мягко вытирал рукавом мантии кровь с его лица, после того как гвардейцы оставили камеру.

Палпатин помнил очень отчетливо, какой темной была кровь даже на фоне его бордовой одежды — истинно красного цвета расплавленного рубина — мантия казалась бледной в сравнении с ней. Он помнил, как был очарован глубиной этого цвета в течение долгих секунд, прежде чем оторвать взгляд, возвращая его к безупречно синим глазам мальчишки.

— Так не должно быть. Не должно быть между нами, — произнес он наконец, опечаленный и охваченный страстью одновременно.

Его джедай чуть повернул голову, тяжело открыв глаза — не смотря ни на что, он ощутил интенсивные эмоции Мастера…

— Ты — мой, джедай, — сказал Палпатин убежденно. — Ты всегда принадлежал мне, ты знаешь это. Зачем ты борешься с тем, что предопределено?

— Я… не…

— Ты — мой, — повторил Палпатин с абсолютной уверенностью, протягиваясь вновь к открытой ране над глазом Скайуокера и держа там рукав, пока кровь не расцвела на ткани. — Возможно, я должен рассказать тебе о прошлом…

— Я не… хочу… вашей лжи, — слабо прошептал мальчишка, однако Палпатин знал, что тот не подразумевал этого, не на самом деле.

— Мой Мастер был великим ситхом, — продолжил он, говоря доброжелательным отеческим голосом, словно рассказывал историю маленькому ребенку. — Могущественным Мастером. Он нашел меня, когда я был очень юным и показал мне преимущества Силы. Он сказал мне, что может обучить меня, если я пойду с ним. Если оставлю все — мою семью, мой мир… мою жизнь. И я пошел с ним без колебаний, потому что признал величие в нем… и потому что я слышал зов внутри.

Люк отвел взгляд, но Палпатин мягко взял его за подбородок и повернул лицо к себе, без всякой угрозы.

— Его звали Дарт Плэгиус, и он хорошо учил меня. Он научил меня всему, что я знал… но не всему, что знал он сам. Плэгиус был одержим своей смертностью и потратил годы, изучая доктрины ситхов и голокроны, чтобы обнаружить тайны возрождения и продления жизни. Но он полагал, что бессмертие может заключаться только в его собственной жизни. Он не понимал… что бессмертие может быть также в продолжении рода. — Палпатин снова вытер глубокую обильно кровоточащую рану над глазом Люка, оставляющую широкий вязкий след на его саднящей коже, пропитывающую кровью волосы и окрашивающую богатым ярким цветом белый пол под головой, мягко улыбнулся и продолжил: — Но что можно сделать против законов естественного отбора? Я думал… что мои надежды навсегда обмануты. Думал, что природа постановила, что я буду последним в своей линии… Нельзя клонировать форсъюзера без последствий, нельзя передать чувствительность к Силе научными методами — а я не хотел ничего меньшего. Без Силы ребенок стал бы ничем. Но в своих поисках вечной жизни Дарт Плэгиус обнаружил древний текст… и с ним — способность создавать жизнь. Настоящую жизнь. Используя саму Силу в ее создании. Мой Мастер изучил это темное искусство… и разрушил текст, зная, что через это знание он может управлять мной. — Палпатин откинулся назад, подняв глаза в исполненном гордостью воспоминании. — На пике нашей объединенной мощи мы сделали это — создали жизнь. Но мы не знали, что у нас получилось. Я думал, мы потерпели неудачу — что мой Мастер ошибся… и поэтому он перестал представлять ценность для меня. — Палпатин сделал паузу, вспоминая… — А затем произошло кое-что удивительное. Непредвиденная встреча, момент фантастического открытия — ребенок, задуманный нами в момент совершения обряда, родился… на противоположном конце галактики, — он покачал головой, переживая и теряясь в далеких воспоминаниях. — Я преуспел — я просто не понимал этого… Но будучи рожденным самой Силой, невозможно остаться скрытым навсегда — не от своего создателя. Его мощь была просто огромной. Она сияла, как маяк и звучала через Тьму, как нота абсолютной чистоты, ударяя по мне в инстинктивном резонансе. Сила желала, чтобы мы нашли друг друга. И я нашел его, а он меня… связь была мгновенной, непреодолимой. Он был моим — созданным по моему повелению, чтобы выполнить мои стремления. Только моим.