Кайла Олсон - Империя из песка

– Значит, змеи… и мох…

Пеллегрин морщится:

– Верно. И мне очень жаль, что так получилось.

Вспоминаю, как была привязана к креслу.

– А пси… как вы это все называете-то вообще? Когда вы активируете людей-шпионов… – говорю я и умолкаю. – То, что вы сделали со мной… Тоже ваши разработки? – наконец, спрашиваю я.

– К сожалению, да. Когда дело всей твоей жизни посвящено тому, чтобы доказать миру, сколько научных препятствий ты сумел преодолеть, люди иногда считают своим долгом извратить твое исследование и применить его для неэтичных целей.

– И вы им позволили поступить подобным образом!

Финнли. Касс. Хоуп.

И я.

– Изначально у сенсорной модификации были другие задачи, – объясняет Пеллегрин. – Я разработал ее для «ИнвайроТек». Я хотел изучить новые возможности шелк-технологий. И татуировка, и линзы – в отличие от привычных нам технологий – не просто передают цифровую информацию. Комбинация с особой смартсывороткой дает им возможность на различных уровнях взаимодействовать с человеческим мозгом и нервной системой.

Татуировки. Линзы.

Сколько окутанных коконом насекомых я сварила в чану? Сколько раз мне приходилось себя уговаривать, что их превратят в лекарства и они спасут жизни?

Мой шелк не спас никого, кроме Волков.

Ни единого человека.

– «ИнвайроТек» создавал шпионов, да? – заставляю я себя вернуться в реальность прежде, чем меня успевает охватить истерика.

– Можно сказать и так, – отвечает Пеллегрин. – Но, насколько я знаю, до того как Волки переиначили технологию, ее намеревались применять на испытуемых, подключенных к проекту «Атлас».

Испытуемые.

– В смысле, на… крысах?

Думаю, я поспешила выдать желаемое за действительное.

Достаточно одного взгляда, чтобы понять: подопытными оказались разумные существа. И конечно, это не крысы.

Пеллегрин кивает и отводит взгляд.

– Мы должны были убедиться, что человечество сумеет выжить в созданных условиях, – тихо говорит он. – Вода непредсказуема.

– И опасна, – добавляет отец. – Нам надо было проверить содержание кислорода, проследить, чтобы ни в одном помещении не возникло утечек воды или воздуха, разобраться с генераторами, убедиться, что наша постройка выдержит мощный шторм и не будет подтоплена ни приливом, ни океаническими течениями. Есть еще сотня тысяч нюансов…

– А вы не могли отправить туда подопытных после вашей проверки?

Меня тошнит от мысли о том, как людей посылали в такие условия выживать – и неважно, модифицированных или нет. Никто из них даже не догадывался о том, что чернила на бумаге – чернила! – могут представлять чудовищную угрозу.

– Кто-то должен был завершить работу над «Атласом», – отвечает папа. – А сенсорная модификация позволяет нашей бригаде оперативно работать, не опасаясь за собственные жизни.

– А в случае сбоя они могли уйти мирно, без страданий, – произносит Пеллегрин. – Это делалось ради общего блага.

Он говорит прямо как Лонан. Меня охватывает ярость. Голова горит.

– Неужели? И ваши «подопытные» рискуют жизнью… ради вот этого? Серьезно?! – Пеллегрин что-то говорит, но я перебиваю его: – И плевать, что вы придумали ваши навороченные штуки с благими намерениями!.. Сейчас от них сплошной вред! Хоуп меня чуть не утопила!

– В случае с Финнли и Хоуп у нас попросту не было выбора. Но мы пытались выкрутиться, как могли, – вмешивается папа. – Мы держали Хоуп рядом с тобой – для твоей же защиты, Иден, чтобы приглядывать за происходящим. Особенно учитывая, что ты сюда прибыла в компании Волка, причем весьма нестабильного и непредсказуемого, Иден! Но то, что произошло в воде, было чистой случайностью, Иден, поверь! Банальный недосмотр, побочный эффект…

– Вряд ли!

– Такое бывает, когда науку извращают социопаты, – встревает Пеллегрин. – Нам это так же противно, как и тебе.

– Тогда зачем вы так поступаете? – Разум подсказывает, что в действительности все гораздо сложнее, но я не могу остановиться, и слова выплескиваются из меня: – Пеллегрин наносит препарат…

– Формулу, – хором поправляют меня они.

– Препарат, формулу – неважно, – отмахиваюсь я. – Пеллегрин ее наносит, а ты, папа, активируешь? И откуда вы берете ваших несчастных «подопытных»? Тайком крадете их из концлагерей – поодиночке, чтобы надзиратели не заметили?

На лице папы отражается перемешанный с виной стыд.

– Строительная бригада в основном состоит из моей старой команды из «ИнвайроТек». Правда, мы потеряли нескольких человек. Они были отличными парнями, настоящими профессионалами. И когда мы вытащили их из лагеря для работы над проектом, каждый из них знал, во что ввязывается. Я сказал Зорнову, что согласен продолжить только на таких условиях. А когда я не занимаюсь проектом, то сижу здесь, в штабе, и работаю на команду «Овен», – отец обводит рукой экраны. – Цель «Овна» – внедрять в сектора соглядатаев, чтобы Стая пристально следила за происходящим в лагерях.

– Шпионить, – вырывается у меня.

– Шпионить, – кивает отец. – Я просматриваю полученный материал и делаю некоторые выводы, о которых и сообщаю Волкам. К примеру, предупреждаю их об опасности. Шелковые линзы, которые тебе установили, способны передавать цифровую информацию, как Пелл уже упомянул, и в видео, и в аудио. И еще – твои линзы ничего не транслируют, мы ведь тебя и не активировали.

Отец умолкает. Пелл кусает губы. Мы сидим в тишине, и я пытаюсь переварить новую информацию, разложить ее части по полочкам.

Мне делается так тяжело! С чего же мне теперь начать? Какие задать вопросы?

– Если вы собирались вырубить Грея, – продравшись, наконец, сквозь дебри своего замешательства, говорю я, – то почему заставили меня пройти через все?

Отец вздыхает:

– Ты меня знаешь, милая. Ты помнишь, кто я, верно?

Всматриваюсь в его глаза. Да, он прав. И я помню все – в этом частично и заключается моя проблема.

– Я пока не потерял себя, – говорит он. Точно. Но только мне трудно разглядеть его сквозь осколки разбитых иллюзий. – Я лучше умру, чем позволю Волкам победить в войне. – Отец бросает взгляд на Пеллегрина. – Увы, Иден, я был вынужден принести не одну жертву, чтобы продолжать свой труд и удержаться в должности, которая дает мне возможность хоть как-то повлиять на ход событий.

– Которая дает нам возможность еще как-то повлиять, – поправляет его Пеллегрин.

Я хочу узнать больше об их плане, но не могу выбросить из головы слова о жертвах. Я многое понимаю. Честно. Но кое-что ставит меня в тупик. Почему люди видят перед собой лишь абстрактное общее благо и для скорби в их сердцах не находится даже крошечного местечка?

Совсем недавно я сама едва не стала такой жертвой – хоть ни отец, ни Пеллегрин не находят в себе сил это признать.