Гай Орловский - Сестра ветра

– Видно, она для нас берегла, Ладушка-то!

Из рассказа хозяйки Аэлло узнала, что когда-то давно, сколько – Лада сама не знала – из далеких северных земель, приплыли корабли с первыми поселенцами. Прибыли они из страны, название которой сейчас уж и не вспомнить, и тем более не узнать причину, по которой жители решили разбрестись по всему белу свету. Может, от врагов бежали, а может, по доброй воле отправились странствовать.

– Только говорят, что кораблей этих в Горное море аж с полтораста спустилось, – сказала Лада и зевнула ладонью. – Да только до наших берегов только десять доплыло. Остальные-то, видно, дом свой по дороге нашли. А может, и дальше поехали. Женщины, прародительницы из северных земель, может и не все родные сестры промеж собой были, но родственницы точно.

Аэлло подвинула поближе тарелку с лепешками.

– Ты в сметану-то макай! – посоветовала хозяйка. – И вареньице сверху. Вот это дело!

Понимающие улыбнулась, глядя на блаженную улыбку гостьи, и продолжила:

– Как тут не заметить. Бабы наши собою пригожи, и милы, и кожей белы. В доме хозяйки, на поле работницы – стеклось в Ладу мужчин видимо-невидимо. Земля здесь плодородная, места красивые. Приедешь – уезжать не захочешь. Земля и поит, и кормит. Торгуем потихоньку ее дарами, овец разводим. Ты наших овец, поди, не видала? Ох, завтра непременно посмотри. У нас овцы не чета остальным. Специальной пыльцой посыпаем землю, овцы траву едят, и шерстью становятся розовые да голубые, загляденье просто!

Аэлло неинтересно про овец, но она вежливо кивнула, думая, как бы вернуть хозяйку к разговору про продажу жен. Но та и сама вернулась:

– Южане, что стали селиться на этих землях, привезли с собой чудные обычаи. Мол, женщин в их землях, запросто, что тех овец продают. Войдет у них баба к мужику в терем, у них, значит, в шатер, и все, становится его имуществом, – сказала и развела руками, как бы сетуя. – Оно, когда надоест тебе, женка-то, запросто, значит, продать можно.

Снова зевнула ладонью и подперла пухлой рукой в перстнях подбородок.

– Оно и правильно, правда? Если тебе надоела, так, может, кому другому сгодится?

Аэлло не ответила, только сверкнула глазами.

– Ты кушай, кушай, – спохватилась хозяйка и подвинула Аэлло поближе блюдо с румяными ватрушками.

– Вы только рассказывайте, – попросила Аэлло. – Очень интересно.

– Значит, понаехали они, южане-то, и ну жить, как привыкли. Ругается такой с женой, мол, будешь перечить, продам тебя! А женка в ответ ему – а что же, продавай. Женщины наши одни никогда не были. Слава-то о красоте, силе и плодовитости она знаешь, сколько мужиков сюда согнала?

Аэлло помотала головой, встряхнув кудряшками.

– Волосы у тебя – чудо, – проворковала Лада, и поцокала языком. Протянула руку, осторожно потянула пружинку. – А наши бабы на палочки завивают, чтоб так было.

Знала бы она, как неудобно с этими кудряшками! Вечно путаются, мешают, не расчешешь вовремя – и как дом на голове!

Лада тем временем руку отняла, продолжила рассказывать.

– Мужики значит, слово держат, поволокли жен на площадь, продавать. Ну и что ты думаешь!

– Думаю, сразу всех раскупили, – сказала гарпия.

– Правильно думаешь, – согласилась Лада, кивая. – Только с тех пор обычай этот изменился. Его вообще отменить хотели, но женское население взбунтовалось. Хотим продаваться, и все тут. Каждая имеет право быть проданной. Если муж в чем не угодит, изволь, веди на площадь!

– Но ведь это унизительно!

– Э, дорогуша, да ты совсем дите еще, жизни не знаешь. Поживи с мое, – назидательно сказала Лада.

– И вас тоже? Продавали? С веревкой на шее?

– А как же?

Женщина удивилась, и даже как будто обиделась.

– Мой Симон-то у меня третий. До этого с Ильтом жила, он хоть и купец, а все же не так меня баловал, как Сима… Скупой, я тебе скажу, не то слово! А до этого и вовсе с пастушком, Репой, ну, я молодая была, как ты, глупая. Очень он убивался, когда продавал меня. Даже плакал! Все смеялись над ним, бездушные. Но зато Сима сейчас с меня пылинки сдувает, обидеть боится.

Слава ветру, вернулся Август, и словоохотливая хозяйка оставила их одних. Аэлло почувствовала, как у нее начал дергаться глаз.

Август вмиг набросился на угощение – хозяйка, как обещала, поставила на стол гуся в яблоках, молодую картошку с маслом, аппетитно посыпанную укропом, запеченные овощи.

– Мм, как же вкусно! – только и смог промычать Август, расправляясь с покрытой золотистой корочкой, гусиной ножищей. Такое ощущение, что проглотил бы, если бы не кость. Принимаясь за вторую ногу, истекающую ароматным соком, снова промычал что-то невразумительное и поднял вверх руку с оттопыренным пальцем. Аэлло поняла, что люди так выражают одобрение.

Хозяйка ответила Августу теплой, почти материнской улыбкой, но Аэлло, обернувшись к ней, вздрогнула.

Взгляд Лады холодный и какой-то слишком пристальный. Чересчур назойливо елозят ее глаза по мощным, вздувающимся буграми мышц, плечам Августа. Заметив, как мечтательно растягиваются красные губы, гарпия нахохлилась.

Слюдяные оконца перестали пропускать свет, несколько молодых женщин в сарафанах в пол зажгли свечи, с ярким, ровным светом. Сразу стало по-домашнему уютней и как будто теплее.

В трактир начала стекаться публика. Аэлло отметила, что гости – в основном мужчины. В не расшитых камизах. Те, которые женаты, дома сидят, берегут свои сокровища, подумалось Аэлло.

Гарпия заметила, что все как будто ждут чего-то, рыскают голодными глазами по залу, поглядывая на лестницу.

Чего они ждут? – подумала Аэлло.

И вскоре узнала, чего. Точнее, кого.

На мгновение разговоры стихли, затем раздался свист и восторженный гул.

Перестав жевать, пить из пузатых ледяных кружек, пялиться на снующих с подносами румяных подавальщиц, все присутствующие обернули головы к лестнице.

Аэлло тоже взглянула на лестницу, и у нее даже дыхание перехватило. Краем глаза гарпия отметила, что и Август жевать перестал и салфеткой вместо губ лоб вытер.

Девушка на лестнице словно сошла с небесного полотна.

Гладкие, как шелк, волосы струятся золотистым покрывалом чуть не до колен. Высокий лоб украшен красно-белым узорчатым очельем, золотые монеты и гроздья красных бусин спускаются на виски.

Лицо белое, маленький нос задорно торчит вверх, на губках бантиком красная краска. Хороши и глаза – голубые, в длинных ресницах, пронзительные, почти русалочьи. Красный сарафан с золотыми птицами с трудом сдерживает полную грудь, под ним белая камиза. Лебединую шею обнимает ожерелье из золотых монет.

Красавица вздрогнула, замерла, словно не ожидала увидеть в вечернее время полный зал посетителей, красные губы растеряно расползлись в улыбке. С видом радушной хозяйки она принялась медленно, чеканя каждый шаг, спускаться по широким ступеням.