Ян Валетов - Лучший возраст для смерти

Было тихо. Настолько тихо, что Тим слышал, как плещутся рыбы, щипавшие водоросли с камней. Потом от дуновения ветра зашелестел камыш, несколько раз хлюпнула набежавшая на берег волна и тут же с неба упали крупные капли холодного ночного дождя. Капли стучали о борта плотика, о камни, о непроницаемо черную воду реки и били Книжника по спине и затылку.

Он заставил себя встать, веслом подогнал полузатопленный плот как можно ближе к причалу и, отталкиваясь руками, дотащился до берега. На то, чтобы разгрузить плот и перетащить вещи в пакгауз с проваленной крышей, у Тима ушел час. За это время прекратился дождь и ветер разорвал облака в клочья. Через разрывы робко светила луна, и ночь из темной становилась серой.

Потом Книжник спустился к воде и умылся, несмотря на ночную свежесть он не чувствовал холода, понюхал воду (она, как и положено, пахла водой и чуть-чуть водорослями) и сделал несколько глотков. Еще десять минут он потратил на то, чтобы разобрать автомат и протереть детали найденной в пакгаузе ветошью.

Все это время он размышлял, морща лоб от напряжения, бормоча что-то себе под нос. В рюкзаке Белки он нашел половинку бинокля и удовлетворенно хмыкнул – то, что нужно!

Еще через пять минут он шагал на запад, держась в тени, а тени на улицах Сити были густыми, как растопленная смола, и скрывали Книжника от посторонних глаз надежнее камуфляжа. Он рисковал зацепить растяжку сигнальных ракет или, что гораздо хуже, какой-нибудь самодельной мины, но тут уж приходилось полагаться на везение. Тим все равно ничего не видел уже в метре от себя и приглядываться, натянута ли поблизости тонкая проволока, приводящая в действие ловушку, не видел смысла.

Так он миновал пять блоков и остановился перед темной громадой уходящего в ночное небо дома. Здание было очень высоким, сколько в нем этажей, Книжник и прикинуть не мог, но то, что больше тридцати, мог сказать с уверенностью.

Вестибюль здания оказался огромным и мог вместить во внутрь главный дом Парка да еще бы и место осталось. Тут пришлось достать из кармана фонарик и, раскручивая пальцами динамо-машинку, Тим начал продвигаться вперед в поисках входа на лестницу. На площадке нулевого этажа он замер, прислушиваясь. Теперь он слышал звуки обитателей этого дома – птиц, грызунов и даже шорох насекомых. Но человеком здесь и не пахло. А, может быть, Книжник был не способен уловить этот запах. Он только начинал учиться жить в мире Белки, там где не было книг и времени для чтения. Пора было применять знания на практике или…

Или сдохнуть первым.

Сдохнуть первым в планы Книжника не входило. И еще – нужно было сделать все так, чтобы не умерла Белка, потому, что без нее до Лабы не дойти…

Книжник сделал шаг, нащупал ногой первую ступеньку и подумал, что, возможно, дело совсем не в сомнении, дойдет ли он сам до Лабы или не дойдет. И даже не в том, что он остался один в окружении тьмы и врагов.

Он просто не мог бросить ее на произвол судьбы. Не мог – и все.

Он карабкался вверх хрипло дыша и цепляясь за перила. Оказалось, что тяжелее всего миновать первые пятьдесят пролетов, потом неожиданно стало легче.

Когда он добрался до последнего по счету тридцать пятого этажа, небо уже начинало сереть. Над городом вставал дымный рассвет.

Разорвать пластмассовые путы Белка не могла.

Она, конечно, попробовала, но безрезультатно – только сильнее начали болеть перетянутые прочной узкой лентой кисти рук.

Ноги тоже связали жестко, в двух местах – на лодыжках и чуть выше колен.

Дико болело горло, саднила содранная петлей кожа снаружи и еще что-то внутри. Говорить Белка пока не могла, только кашляла и сипела, поэтому даже ругаться не получалось.

Она не помнила, кто и куда ее нес, от удушения она потеряла сознание, а очнулась от того, что ее швырнули спиной на бетонный пол, связанную, с какой-то грязной, воняющей мочой тряпкой на голове.

Она попробовала вскочить, но тут же снова рухнула, вдобавок схлопотав чем то тяжелым по ребрам.

– Не так сильно, – сказал кто-то над ее головой. – Еще забьешь суку насмерть…

– Перетерпит…

Кто-то прошел на расстоянии полфута от ее лица, Белка слышала, как хрустит бетонная крошка под его ногами. Потом этот кто-то присел рядом на корточки и тряпка с ее головы слетела прочь.

– Отбегалась? – спросил нависающий над ней чел.

Он был светловолосым, со свернутым набок носом и разноцветными глазами, смотрящими очень недоброжелательно с широкого веснушчатого лица. Одна бровь у него была выше другой из-за шрама, пересекавшего лоб наискосок.

Белка хотела сказать в ответ что-то неприятное, но издала лишь несколько нечленораздельных звуков.

– А нам сказали, что ты крутая! – протянул светловолосый с разочарованием. – Мы думали – ты реально четкая герла и всех нас порвешь на куски… А ты…

Он встал и махнул рукой.

Он был одет во все черное и сливался с окружающим сумраком, если бы не свет факела, чадившего на стене сзади него, то был бы вовсе невидим на фоне серых заплесневелых стен комнаты, куда ее принесли.

Теперь, когда вонючая тряпка не закрывала ей нос, Белка могла «пощупать» запахи вокруг.

От светловолосого пахло потом, каким-то спиртным и немного кровью. И еще – он не так давно был с какой-то герлой. Второй чел, находившийся вне поля зрения Белки, пахнул этой же герлой, недавно съеденным мясом и испражнениями. От обоих тянуло рекой, водорослями и ее собственным страхом, этим запахом они пропитались, пока тащили ее – бездыханную – от реки в город.

– Что? Болит? – спросил светловолосый, чуть скривив лицо. – Ничего, пройдет. Скоро, сука, для тебя все пройдет!

Он шагнул и пнул Белку в живот.

Она едва успела изогнуться и подставить под удар бедро, но все равно было больно.

– Завязывай, – буркнул тот, кто расположился сзади. Голос у него был командный, но говорил он нечетко, глотая слова. – Ее допрашивать скоро придут, она живая нужна, Нос. Успеешь еще потоптаться…

– Слышишь, сучка, – ухмыльнулся Нос Белке. – Я тебя потом топтать буду.

Белка смотрела на него снизу вверх и готова была завыть от бессилия, но голоса не было и она сглотнула боль и ярость, которые кипели в ней. Нельзя злить этих двоих. Нельзя, чтобы Нос переломал ей кости. Пока он цела, хоть и связана, а может случиться иначе. На переломанных ногах отсюда не сбежишь, переломанными руками этой твари шею не своротишь. Фармеры, например, всегда так поступали с пленниками, если не имели планов использовать их как рабов на своих полях – просто ломали им ноги. А уж потом, по свободе… Впрочем, парковые тоже особенно с пленными не церемонились. С пленными никто не церемонился, поэтому попасть в плен было не стыдно, а безнадежно и очень мучительно. Лучше было застрелиться или подорвать себя гранатой, но только не оказаться во власти победителя.