Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

А если бы мы не познакомились с ним, узнали бы мы себя, окажись вот так в одном вагоне поезда? Или лишь равнодушно отвернулись бы, смерив друг друга оценивающим взглядом, так никогда и не сказав ни одного слова?

Нет, я совершенно точно увидел бы в Натаниэле что-то особенное, но он, окажись мы случайно рядом, даже не обратил бы на меня внимания, точно так же, как я всю свою жизнь поступал с людьми: посмотрел бы сквозь равнодушным взглядом и навсегда забыл.

Действительно, с чего я взял, что меня было бы здорово встретить? Возможно, некоторых людей лучше и не знать.

Никогда.

Но тем не менее мы все-таки встретились. Забавно.

И этих встреч было уже более чем достаточно.

Я не хотел видеть Натаниэля, потому что у меня было слишком много вопросов, которые я мог задать только ему или звездам.

Но звезды молчали, а я не представлял, что нужно сказать или сделать, окажись я еще раз рядом с Натаниэлем, например, на литературе в присутствии двух наших классов.

Меня не волновало, что скажут или подумают они. Я не знал, что скажу или подумаю я. И мне снова нужно было время, чтобы понять, что я должен чувствовать.

Кажется, я даже знал правильные ответы, но они ускользали от меня, сливаясь с белоснежными февральскими пейзажами в окне электрички.

Да, я снова много дней подряд пытался сбежать от самого себя. Но теперь даже Натаниэль не мог бы спасти меня.

Она сама распахнула входную дверь, словно давно ожидала моего возвращения.

Я буквально столкнулся с Лерой, а потом замер, не понимая причины ее внезапного и почти истерического крика:

– Где ты был?

– Был… – эхом повторил я, отряхивая снег с капюшона.

– Был он. – На удивление, Леру устроил мой ответ. – Он был, понимаешь! Господи, как только Виктор не замечает очевидного!

Она картинно взялась за голову, разбрасываясь слишком громкими словами, которые меня не столько пугали, сколько вводили в недоумение.

– И сколько ты уже так шляешься? Полгода, год? По тебе же видно… – Она не уточнила, что именно по мне видно, словно это было настолько понятно, что не стоило того, чтобы уделять такому факту отдельную фразу. – А теперь решил еще и школу бросить? Что, совсем определился со своим будущим? Из дома пока не собираешься убегать?

Последний вопрос она произнесла так, как будто узнавала точную дату, чтобы не забыть попрощаться, провожая меня куда подальше, вместе с моим неоконченным средним образованием и совершенно неопределенным будущим.

– А, ну куда тебя бежать, – противореча самой себе, быстро проговорила Лера. – Скажи, тебе хоть стыдно. Ладно, обо мне даже речи не идет, но хотя бы перед отцом! Губишь себя – убивай на здоровье! Но не на его глазах же. Я не допущу этого, даже не думай. Ты… – Она посмотрела на меня подозрительно. – Да тебе от нас, небось, нужны только деньги. Конечно, еще бы, как же иначе. Точная копия своего папочки. Что ж, естественный отбор все-таки делает свое дело.

Смысл разговора ускользал от меня. Я беспомощно посмотрел на Фаллена, а потом на покрасневшую Леру, словно ожидая какой-нибудь подсказки, которая помогла бы мне понять, что именно во мне так ее разозлило на этот раз.

– Сколько ты уже с дружками вместо школы… – она на секунду запнулась, подыскивая подходящее слово, – …гуляешь?

Чтобы не показаться совсем потерянным, я зачем-то отрицательно покачал головой.

– Немного, значит? Да как ты смеешь! – Лера была готова броситься на меня с кулаками. – Такие, как ты, вообще что-нибудь чувствуют? А ну смотри мне в глаза, – копируя обычную фразу отца, прошипела она, а потом, немного сменив интонацию, произнесла: – А тот мальчик. Николай. Такой приятный на первый взгляд. Твой друг? Неужели. И как я только поверила? Друг… Он ведь просто что-то тебе принес? Правильно?

Мне не хотелось ничего ей говорить, но я больше не мог выносить эту бессмыслицу, поэтому ответил правду, надеясь, что разговор на этом закончится:

– Он принес кроссовки.

– Ах, кроссовки! Это теперь и так называется! И ты так легко говоришь мне? Чтоб я больше никогда не видела здесь твоих друзей-наркоманов с вашими кроссовками и подобным дерьмом, ты меня понял?!

Внезапно меня затошнило. В одно мгновение мир пошатнулся, уходя из-под ног, а слова, разбросанные по комнате, вдруг обнажили свои самые острые значения и разом впились мне в голову, давая в одну секунду осознать весь ужас всего сказанного Лерой.

Я уже не мог кричать в ответ или оправдываться.

Было поздно что-то говорить, поэтому я лишь застыл на месте, парализованный отвращением, совершенно не представляя, как исправить что-то непоправимо треснувшее внутри меня.

Да, это было хуже перелома ребер или кровавых синяков на руках, потому что на этот раз слова поранили не только меня, но и Натаниэля. Незаслуженно поранили.

Еще секунда – и, наверное, я упал бы.

Но чувствуя, как слабеют и сгибаются мои ноги, я с ненавистью просмотрел сквозь Леру, мысленно приказывая ей исчезнуть.

Она резко отшатнулась к стене, освобождая дорогу, но всего через секунду бросилась на меня со спины, впиваясь острыми ногтями в пальто и без жалости выдирая мои волосы.

Но я не чувствовал боли и не слышал Лериных криков.

Удивительно, но я не слышал даже голосов в голове, а просто лежал без движений на полу своей комнаты, не обращая внимания на происходящее за дверью пустой комнаты или вокруг меня.

Остался только белый потолок.

Я мысленно рисовал на нем черной краской расплывчатые картины.

А за окном шел снег.

Я видел, как он кружится в свете фонарей, теряясь в собственном бесконечном танце.

Мне вспомнилось, как Натаниэль сказал мне однажды, что больше всего боится, что его забудут, а я лишь легкомысленно пообещал помнить о нем всегда.

И когда Натаниэль спросил, чего боюсь я, то я ответил, что ничего не боюсь, и получил в ответ недоверчивое: «Так не бывает».

Да, так не бывает.

Я бросился на кровать и зарыдал, закрывая голову руками. Фаллен попытался приподнять меня, но я сопротивлялся, сжимая зубы и почти забывая, почему плачу. Детский страх исчезал, превращаясь в глубокое отчаяние, от которого хотелось выть и кричать.

Я беззвучно открывал рот, судорожно вдыхая воздух, не имея сил даже простонать от боли.

В комнату вошел отец и сел на кровать рядом со мной. Он долго что-то объяснял, пытаясь говорить спокойно, но я ничего не слышал. Ничего.

Отец вдруг побледнел и, закрыв лицо руками, быстро вышел из комнаты, а я сел на кровати, резко перестав плакать. По мне, словно электрический ток, за секунду пронеслись все эмоции отца и обожгли невероятной глубиной его печали.

Нет, ребенок никогда не должен испытывать отчаяние взрослого человека.

Я вскочил на ноги и в порыве какого-то необъяснимого чувства стал сдирать со стен яркие картинки, нарисованные мною, но мной другим, совсем недавно.