Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

Я срывал рисунки, царапая стену ногтями и ломая их до крови, а потом упал, подхваченный Фалленом, и пролежал много часов без единого движения.

В этот день мое детство закончилось, содранное вместе с теми разноцветными рисунками.

Моя мама умерла.

И мне было восемь лет.

– Шастов, хватит спать, выйди к доске! – Голос Инессы Олеговны заставил меня вздрогнуть и оторваться от созерцания гладко отполированной поверхности школьной парты. – Я не понимаю, что, правила для тебя не писаны, а, юный гений?

Судя по непривычно-сердитому тону, она обращалась ко мне не в первый раз, но я услышал ее только теперь.

Между мной и всем миром простирался какой-то бесконечный и неуловимый вакуум, не пропускающий чужие слова и мысли.

Я медленно вышел к доске, не поднимая взгляд и пытаясь уловить смысл только произнесенных фраз.

Больше всего мне нравились слова «я не понимаю», потому что они отлично подходили к моему состоянию, но остальным присутствующим импонировало саркастическое «юный гений», обращенное ко мне.

– Ну расскажи нам о смерти Михаила Юрьевича Лермонтова. – Инесса Олеговна захлопнула учебник на столе, видимо, чтоб я не смог использовать его как подсказку.

Но я не то что не собирался подсматривать куда-то, а просто никак не мог сосредоточиться на заданном мне простом вопросе и на ситуации в целом.

Замерев на месте, я растерянно поднял глаза, с ужасом осознавая, что я стою не только перед своим классом, а еще и перед 11 «а».

Вокруг послышался приглушенный смех и повторная просьба рассказать о великом писателе девятнадцатого века. Кажется, кто-то даже попытался мне подсказать, показывая на портрет с годами жизни Лермонтова.

Я был не в состоянии не то что вычесть одно число из другого, а просто правильно прочитать хотя бы одно из них вслух.

– Слушайте, а Шастов, похоже, все-таки немой, – сказал Драшов на ухо Омару так, чтоб услышал весь класс.

– И глухой, – еще громче ответил Омар.

Возможно, они хотели произвести впечатление и на меня тоже, но я даже не шелохнулся, продолжая изучать идеальные квадраты линолеума на полу.

Зато все остальные оценили шутку, и Инессе Олеговне пришлось постучать кулаком по столу, призывая классы к молчанию.

Когда стало немного тише, она снова обратилась ко мне, желая добиться хоть какого-нибудь ответа:

– Может, ты знаешь что-нибудь о личности Николая Мартынова?

К собственному удивлению, я поднял глаза и посмотрели на Натаниэля так, как будто речь шла именно о нем. Он тоже посмотрел на меня, и, кажется, в его взгляде были одновременно сочувствие и разочарование.

– Хорошо. – Инесса Олеговна взяла журнал натаниэлевского класса и провела пальцем по списку. – Миша Драшов поможет. Отвечай с места.

Омар постучал его по плечу, а Драшов в ответ беззлобно погрозил кулаком под партой и, нехотя поднимаясь на ноги, произнес, делая всем вокруг огромное одолжение:

– Он… Ну, этот Николай… точнее, Лермонтов… оскорбил его, и тот застрелил… эээ, юного гения. Застрелил из пистолета на дуэли, – уверенно закончил он и, сложив два указательных пальца вместе, вполне недвусмысленно изобразил выстрел.

– Спасибо, достаточно, – почему-то укоризненно посмотрев только на меня, сказала Инесса Олеговна. – Можете садиться. Оба.

Я поплелся за свою парту, даже не удивляясь тому, как расплывается перед моими глазами реальность.

– Почему ты все время молчишь? Думаешь, это круто? – повернувшись, прошептал Омар, когда я наконец оказался на своем месте.

– Оставь его, – со скучающим видом зевнул Драшов, даже не разворачиваясь назад. – Все бесполезно. Видишь, Чудик не только русскую литературу забыл, но и русский язык. Или никогда его не знал. Может, его мама говорить не научила. Его ведь и учить, наверно, бесполезно.

Драшов собирался продолжить и дальше рассуждать обо мне в примирительно-насмешливом тоне, обращаясь уже скорее к Омару с Николаем, чем ко всему классу, если бы Натаниэль внезапно не прервал его сердитым:

– Замолчи!

– С чего это? – Драшов искренне удивленно посмотрел на внезапно появившегося оппонента.

– У него нет мамы, – тихо и делая ударение на каждое слово, проговорил Натаниэль так, что его могли слышать только те, к кому он обращался.

– Ой, не странно! – Драшов с облегчением рассмеялся. – Небось, отказалась от такого Чудика, как он.

Мне, конечно, стоило разозлиться и сделать что-нибудь в ответ на отвратительные слова, но почему-то у меня не было даже ощущения, что вокруг говорят обо мне, – я лишь молча наблюдал, как Натаниэль рассерженно произносит то, что должен был сказать я:

– Не смей. Закрой рот.

– Ой, да ладно тебе. Ему ведь все равно. Он… он же ничтожество…

В голове эхом мелькнул мой собственный вариант для завершения оборвавшейся на полуслове фразы: «Я ничтожество. У меня нет чувств. Можно говорить все что угодно. Ничтожество – это почти как ничто или никто. Меня просто не существует».

Устало улыбнувшись этой мысли, я отвернулся.

– Знаешь, а ведь на самом деле ничтожество – это ты, – вдруг громко и отчетливо проговорил Натаниэль.

Он сказал это так громко, что весь класс охнул, а Омар с Драшовым, видимо, не до конца понимая к кому именно из них обращался Натаниэль, удивленно выпучили глаза, на секунду забыв все подходящие для ответа слова.

Повисла пауза, а потом мир перед моими глазами вдруг стал настолько нечетким, словно я вдруг посмотрел на него через туман или запотевшее стекло.

Кто-то заговорил, но звуки не касались меня и исчезали в бесконечности. Чувствуя, что еще мгновение – и я упаду, я постарался принять хоть сколько-нибудь устойчивое положение, но меня словно перевернули вверх ногами, лишая привычного понимания пространства и времени.

Все вокруг окончательно исчезло, и я провалился в темноту, даже не успев удивиться или испугаться.

Очнулся я всего через пару секунд, не без некоторого удовлетворения отмечая, что снова могу смотреть на предметы сфокусированным взглядом.

– Шастов, – передо мной возникла напуганная Инесса Олеговна, – ты в порядке?

Я искренне кивнул.

– Голова не кружится? Не тошнит?

Пришлось отрицательно помотать многострадальной головой.

Какой-то мальчик из параллельного класса на озвученное предложение позвать медсестру сказал, что ее в нашем корпусе на этой неделе нет, и с умным видом предложил вызвать «Скорую».

Инесса Олеговна осмотрела меня оценивающим взглядом, возможно, пытаясь понять, не притворяюсь ли я, а потом сказала не то вопросительно, не то просто задумчиво:

– Насколько я понимаю, отец тебя не сможет забрать?

– Тогда, может, его мама заберет? – прошептал Драшов, так, чтобы мы с Натаниэлем могли прочитать по губам, что именно он говорит.