Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

Мысли мучают меня. Я пытаюсь прогнать их, слушать птиц, только птиц. Заливаются, твари божьи, радуются теплу и весне. В птичий гомон вплетается знакомый тревожный звук. Старческая шаркающая походка, всхлип. Я вскакиваю и подхожу к ограде.

– Куда идешь, отец Даниил?

– Изгнали меня из храма, сыночка. Спасибо, что жизнь оставили. Эх, княжич, как же так-то…

– Да за что же?

– Пастыри наши византийские веру нашу продали немцам. Вуния у них, что ли? Мудреное слово. А я веру свою предать не могу!

– Так тебя-то за что погнали?

– Киев священника из Витебска нам прислал, а меня, значит, в шею…

– А паства твоя что? Не заступился никто?

– Ступай в храм, погляди сам, – крикнул старик.

Видать, забыл, что я незрячий.

– Да куда же ты теперь? – спрашиваю.

Жаль, как же мне жаль старика!

– В лес, сыночка, скит себе сделаю и буду там богу молиться…

К нам бесшумно подходит Савелий. Для других бесшумно, я-то слышу. И как дышит, слышу, и как с ноги на ногу переминается.

– Идем, отец, я помогу тебе подходящее место найти, – говорит он наконец. – Есть один холм среди болот. Чтобы ветерок всегда был и комаров тебе отгонял. Только вопрос у меня есть к тебе. Важный.

– Говори, Савелий, – разрешает батюшка и прислоняется к ограде.

– Видал ли ты, отец, чтобы наш старый князь что-либо когда писал, сам, своей рукой?

– Вона куда ты клонишь. То письмо мне самому покою не дает. Я-то всех тутэйших Друцких грамоте учил. Так вот, читать князь Дмитрий умел, а писать – нет, так и не выучился.

– А письмо то что, видел кто? – не отстает дядька.

Отец Даниил отстраняется, словно убегает от вопроса, но Савелий пролезает к нему между перекладинами ограды. Я понимаю, что без ответа батюшке не уйти.

– Нет. Стефан вроде письмо нашел и Ильиничу отдал. А тот уже донос и написал королю. Никто, кроме них, не видел это письмо. И о чем оно, никто не знает. Думаешь, подбросили?

Савелий резко меняет тему разговора:

– Юрий Митрич, травка моя лечебная кончилась. Иссякли запасы Алевтинины. Надо мне в Витебск плыть. На самом деле надо! Без того хворать буду сильно. Так что, коли спросят меня, так и говори: в Витебск, мол, уплыл.

– А куда на самом деле пойдешь? – спрашиваю я, не могу не спросить.

– Пойдем мы с отцом Даниилом к грибному царю и дальше по тропе вдоль болота место для шалаша искать.

Я киваю:

– Удачи, батюшка…

Напоследок Савелий который раз уже спрашивает:

– Так чем я пахну?

– Медом?

– Неправильно! Болезнью я своей пахну, княже.

Я долго слушаю удаляющиеся шаги – семенящие отца Даниила и широкие, уверенные Савелия.

В наполненном весенними звуками и ароматами мире одному не скучно и в темноте. Теперь днем я топлю печку, только чтобы сварить кашу, и греюсь, подставляя лицо солнечной ласке. Вечерами снова топлю и слушаю песню огня. Уединение неожиданно радует меня, но, увы, недолго.

На третье утро слышу приближающийся конский топот. Я отрываю руки от плетня, чтобы укрыться внутри, но поздно. Они уже тут. Какой я все-таки дурак, что оставил посох в избе!

– Говори, князь Юрий, куда Савелий попика повел, – приказывает Стефан так, словно мы по-прежнему учитель и ученик.

Кровь приливает к лицу, но я молчу, сдерживаю ярость.

– У меня приказ боярина Романа догнать их. Отвечай, пся крев!

Он с размаху хлещет нагайкой, щека горит.

– Переметнулся, гнида.

Удар под дых обрушивает меня на землю, кто-то прижимает сверху. Тиун хлещет меня плетью, а я перебираю запахи, как учил Савелий. Железа, немытых ног, чеснока из гнилого рта. Все перебивается одним, невыносимо острым. Запахом моей крови… Сплевываю. С меня хватит!

– По тропе, что за грибным царем, ушел, холм для шалаша искать. Савелий и повел его.

– Вот и молодец, – смеется Стефан. – А чего же упрямился, княже? Норов показывал? И как, показал?

Впервые я радуюсь, что не вижу его лица. От ненависти сводит зубы. Я лежу в пыли и слушаю стук своего сердца. Ничего больше. Только его.

Страшное чудище приползло к замку этой же ночью. Как рассвело, так и увидели его замковые. Стоит гигантский жук, на шесть лап опирается, словно сторожит ворота. Только не лапы то, а руки человечьи. Туловище страшного жука – кожаный панцирь Стефана. Сам он тоже тут, но не весь, половиной одной. Верхней. Голова откинута назад под жутким углом, скалится и мертвыми глазами смотрит на замок. Две первые «лапы» – ладони тиуна, полусогнуты, словно отжаться от земли он хочет, а из прорех по бокам еще две пары рук торчат, две левые, две правые. Низ панциря, где животу быть положено, ремнями стянут туго, внахлест. Будто чучельник торопился, небрежно работу закончил. За страшным жуком след кровавый из леса тянется. Вот и второй раз я радуюсь слепоте своей: хорошо самому не видеть этого ужаса. Можно не кричать во сне, вспомнив синие человеческие ногти на «жучиных лапах», да не прятаться в кабаке, заливая вином страх и все рассказывая любому, кто готов слушать, как Хозяин леса настиг тиуна с четырьмя скоморохами. Которые и не скоморохи совсем были, да чего уж теперь?

– Почему в замке грязь развели?

Боярин Роман Ильинич зычно отчитывает холопов.

– Почему зятя моего в черном теле держите?

Я сажусь у камина, в котором когда-то жарили на вертеле охотничью добычу моего отца, трогаю край скамьи. Вспоминаю. Скамейка заросла жиром, чужая совсем. Каминный зал больше не пахнет домом, где мы собирались всей семьей у танцующего огня. Ко мне присаживается Ян Ильинич.

Роман сидит на соседней скамье, слушает доклады шляхтичей, которые скоро месяц как обшаривают округу и опрашивают крестьян. Мне ответы слушать неинтересно, я знаю, что результатов нет. Никто ничего не слышал, не видел, не знает – скучно. Интересно, что сейчас делает невеста моя, Зоська? Почему не приехала с отцом?

– Селян надобно наказать. Твои селяне, тебе и наказание назначать, – неожиданно обращается ко мне Роман.

– За что – наказать? – недоумеваю я.

– А чтобы руку твердую хозяйскую ведали! Батька твой жестко их держал, порол смердов.

– Порол, – соглашаюсь я. – Бывало. Но так за вину! А сейчас – за что? Не они же это.

– Понятно, что не они. Одолеть пятерых конных при оружии – куда им! Только не бывает так, чтобы никто ничего не знал, не слышал и не видел, княжич. Слухом земля полнится.

– Бывает! – не сдаюсь я.

Ян взрывается:

– Вот придумал же ты, батя, нам зятя. Тьфу! Валенок, а не зять. Ну посмотри на него. Тянет слепую головенку к солнцу, а солнца-то для него и нет! Шея тощая, так и хочется сжать в кулак и переломить. Аж трясет, как я его завижу!

– Цыц! – рявкает Роман Ильинич.

Но школяр не останавливается: