Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

– Его родичи небось заждались на том свете. Вот с чего король его живым оставил? Мудрит на старости. Будь моя воля, я б его…

Ян вскакивает, нервно стучит каблуками по полу.

– Тебя не спросили? Не много ли берешь на себя, дитятко? – спрашивает Роман вкрадчиво.

Явная угроза в голосе отца не останавливает Яна.

– Это я Дмитрия Друцкого из лука обездвижил. Я! – кричит он. – Без меня жолнеры до сих пор бы с ним мечами стучали!

– Не нашлось бы другого стрелка, думаешь?

– «Бы» да «кабы»! Стрелял я. А что в награду получил? Зятя? – Молодой Ильинич наклоняется надо мной, я сижу неподвижно. – Неужто Зоську нашу брюхатить станет? Кто? Вот этот? Гривну дам серебряную глянуть, чему там его дядька всю зиму учит! Небось, мозоли на коленях натер женишок попку выклячивать.

Роман сдерживает смешок, проходит по комнате, тяжело впечатывая в пол кованые каблуки, и останавливается напротив меня.

– Что скажешь, малец? Из какого теста ты слеплен? После поста станем родичами мы. А ну как ты мямля? Что моей Зоське с тобой делать тогда?

У меня внутри как смола кипит, но я молчу.

– Эй вы там! – кричит Ильинич старший на весь зал. – Соберите с каждого двора по мужику и всыпьте по десять плетей, моей властью! Попа козлобородого найти – и в яму его, до конца дознания.

Я чувствую его взгляд.

– Дядька твой где, княжич? На отшибе своем хоронится, старый сыч? Забор увесил папоротником, думает, нечистый испугается? Да весь засох тот папоротник давно, Темнейшему на радость! Сад забросил, на охоту не ходит… Никак пасекой кормится? Зачем тогда в лесу пропадает, что ищет? Добычи не кажет никому… встретит кого – хоронится, норовит мимо скользнуть. Батька нянькать тебя поставил мужика, что больше пяти слов подряд не скажет. Что ж за дядька такой? А? В церкви его не видать, в кабак не ходит. Собаки его не любят, лошади сторонятся. Ась?

Роману надоело нависать надо мной, он отходит к камину. Затхлый запах его шубы, неуместной летом, становится слабее.

– Хворает дядька. Сильно. Не выходит почти, – только теперь говорю я.

– Проверяли, Ян?

– Да, батя. В тот же день к ним в хибару зашли, проведали. Неделю без памяти в жару лежал, стонал только. Мы особо подходить побоялись. Вдруг зараза какая? Потом оклемался вроде. Люди видели.

– А сейчас где?

– В Витебск уплыл. За травками, – поясняю я за дядьку.

– Может статься, и уплыл, батя. Этот один в хижине был.

– Так, значится, – итожит Роман. – С зятька глаз не спускать! Комнату ему выдели здесь, в Веже, всегда успеешь в темницу переселить. Холопам спуску не давать! А у меня есть от великого князя поручение…

– Дозволь слово молвить?

Незнакомый голос, но звучный, хорошо поставленный. Кто-то зашел в зал, а я не услышал шагов. Хорош, ничего не скажешь!

– Кто таков?

– Анджей Одинцовский, пана Яна дружинный, на мне веска Березуха.

– Говори.

– То не мужики наши сотворили. Никак не могли мужики! Руки не железом рублены. Они вырваны. Нутро тиуна выедено зверем, это не байки кабацкие. Сам видел. Смерды про Хозяина леса говорят. Боятся лишний раз в лес сунуться.

Я никогда не видел этого шляхтича, но моя ярость к Ильиничам рождает неприязнь к Одинцовскому. Я представляю его глаза бесноватыми, под стать обрывистой речи. Мне кажется, что он изо всех сил старается понравиться Роману. Я морщусь от отвращения. Боярин прерывает молчание:

– А жука из огрызков тоже Хозяин собрал? Зверь неразумный? Байки слушать – много ума не надо, я тоже слыхивал. Людишек по ночам твой Хозяин таскает, но жрет целиком, без остатка! А это пугает нас кто-то, не иначе. Человек пугает, хитрый и безжалостный. Значит, так. Соберите всех псов, псарей, со мной поедут. Путь недальний, до границы поедем через лес. Мне с собаками спокойней будет.

Я лежу на набитом свежим сеном тюфяке и слушаю доносящийся из леса вой. Рулада начинается издалека чуть слышно, постепенно набирает силу. Я вслушиваюсь в тоскливый голодный звук, который срывается ненадолго на рык. Тон становится низким, угрожающим, упоительным. Волосы шевелятся на голове от ужаса. «Хозяин леса проснулся!» – так говорят люди. Месяц его не слышали, и вот опять. Смерды в деревне запирают сейчас избы, холопы в замке захлопывают тяжелые ворота – все испуганы. Часовые жмутся к стенам. Интересно, Савелий когда вернется? Я вспоминаю его бледное лицо, виденное в последний раз – у помоста для казни. Сильно сдал за прошедший месяц дядька. Почти перестал говорить со мной. Уроки бросил. Слабый очень стал. В Витебск он уплыл по реке. А где на ночевку останется? Боится ли Савелий Хозяина леса?

Еще одна бессонная, полная ужаса ночь опускается на округу. За кем сегодня придет Хозяин? Он умолкает ненадолго, начинает свою руладу вновь.

Я слушаю. Со всех сторон раздается ответный вой. Не такой низкий, не такой долгий. Словно откликается на зов Хозяина. Мне кажется, так воют волки. Да! Но кто тогда Хозяин леса? Я представляю себе волка – гиганта выше деревьев. Или медведя? Кто еще может так страшно завывать? Кого собирает Хозяин своим зовом? Наконец, перекличка неведомых зверей прекращается. Последнее завывание Хозяина леса заканчивается хриплым довольным рыком. Мертвая тишина опускается на лес, на деревню, на замок. Даже ветер боится шевелить ветви. Чем заняты жуткие твари, собранные Хозяином?

Ветер перед рассветом стихает. Из комнаты под смотровой площадкой Вежи я слышу, как часовой стряхивает дрему и разминает затекшие члены. Он делает круг по смотровой, а я подхожу к решетке окна, чтобы угадать то недоступное моим глазам, что видит он. Я воображаю, как серое небо теплеет, но низины остаются темными и сырыми. Оттуда появляются пряди тумана, клубятся, укрывают землю молочной кисеей. Во рву и над придорожными канавами кисея густая, над дорогой пореже, а над лугом и вовсе рваная. Летний туман не опасен, злого человека не скроет. Ужом придется ползти, чтобы в замке не заметили. Я шумно втягиваю сырой воздух и слышу, как часовой мерным шагом вычеканивает в досках пола еще один круг. Тусклое белое пятно появляется на востоке. Я почти вижу, как верхушки сосен покрываются позолотой. Встает солнце. Пора нарушить идиллию.

– Часовой! – кричу вверх.

В ответном молчании слышится презрение, но меня презрением не смутить.

– Хорош на солнышко пялиться, почему ветер кровью пахнет?

– Так туман же, княже, – снисходит до ответа часовой.

Я слышу, как он сопит, принюхиваясь. Куда ему, зрячему, до нюха, что развил у меня за зиму Савелий! Но часовой может видеть, и чутье подсказывает мне, что под замковой стеной сегодня есть на что посмотреть.

– Ой, чего это? – удивляется он вслух и поправляет оружие.