Игорь Минаков - Русская фантастика – 2018. Том 1 [сборник]

– Говори, что видишь?! – приказываю по-княжьи.

– На дороге торчит что-то. Не двигается…

– Человек?

– Ни… Слишком низко.

– Может, кто меч в землю воткнул?

– Ни, толще, – снова возражает часовой и молчит, долго молчит.

– Ой, а через полверсты еще один такой вершок торчит!

Разглядел, глазастый! Я понимаю, что не ошибся, и сердце словно стискивает холодная мохнатая лапа: ох, не зря выл в ночи Хозяин леса! Часовой не решается поднимать тревогу, но спускается с площадки на один пролет и зовет старшего. Я слушаю топот ног, сонное глухое ворчание, ругань, снова топот ног, теперь сверху вниз, крики побудки. Часовой молится наспех, захлебываясь страхом и глотая слова.

– Ну? – требую я разъяснений, бесцеремонно прерывая молитву.

– То нога, княже, человечья нога!

– Проспал, пес!

Это уже Ян зад свой изволил на смотровую поднять. Яриться изволит, раздает зуботычины и оплеухи часовому.

– Не видел ничего… Не слышал ничего, – причитает тот.

– Признавайся, гад, спал на посту?

– Ни боже же мой! То сила нечистая, видать, глумится!

– Бездельники! Когда нога появилась?

– Из тумана! То княжич кровь учуял и меня позвал.

– Княжич?! – взрывается Ян.

Я слышу топот ног, дверь в мою комнату распахивается, но я уже собран, готов идти за провожатым.

– Надо дружину собрать, – бормочет Ян. – Ох, недоброе творилось сегодня в лесу. Пойдешь со мной, княжич?

– Вместо собаки? – невесело шучу я.

– Дак а что? Батя всех псов с собой увел.

Вздыхаю. Что с него взять?

– Пойду!

Сижу на коновязи, слушаю, как Ян Ильинич собирает отряд. Ждут Одинцовского из ближайшей к Велижу Березухи. По запаху я стараюсь отделить замковых холопов от оставшихся дружинников. Упражняюсь. Отряд – не отряд, так, ватага. Всего-то десяток человек с оружием смог собрать молодой боярин. Не густо.

Дождались, двинули. Не торопясь, от одной жуткой вешки до другой. Из тихих, вполголоса, разговоров узнаю, что ноги мужские, разные, в воинской обувке. Не отрублены, а отгрызены. Лошадей ведут следом на поводу, слышно как они пугаются, шарахаются. Человеческий страх передается им. Солнце начинает припекать, запах крови усиливается. Не так часто я чуял кровь, чтобы отличать свежую от засохшей, человечью от животной, но я стараюсь. Чувствую, что ко мне относятся с почтением и опаской.

Вдруг словно завеса падает. Я чую сильный запах крови вперемешку с дерьмом, слышу жужжание тысяч мух. Люди бросаются вперед, я еле успеваю хватить замешкавшегося за рукав.

– Что там? – кричу. – Что ты видишь?

– Телеги вкруг стоят, в центре карета. Живых нет. Только кости свежие да кишки выпущенные разбросаны повсюду.

– Целых трупов нет?

– Не… Только хребты лошадиные выжранные. Славный пир был тут ночью.

Я слышу хриплый голос Одинцовского:

– Говорил тебе, боярин, не люди это.

– Нелюди.

Я стою там, где меня бросили, жду терпеливо.

– Ясно… Что дальше-то делать? – спрашивает Ян растерянно.

– А что тебе ясно?

– Батя кого-то встречал на границе, да до ночи не успел в замок вернуться. Стали лагерем, как положено по военной науке. Но нападавших это не остановило.

– Видать, не ведают нападавшие той науки! – обрывает Одинцовский. – А вешки из ног оторванных кто расставил?

– Не знаю, кто. Но он явно нас сюда заманивал. К оружию! – командует Ян, спохватившись.

Я слышу, как отряд суетливо строится. От них отчетливо пахнет острой горечью. Боятся. Это запах страха. Шмыгаю носом. Страхом не пахнет только один человек – Одинцовский. Он спокоен, как мерин, и двигается, словно по залу.

– Нет, Ян! Дай руку! – прошу я.

Я чую, где он стоит, но изображаю беспомощность, размахиваю руками в воздухе, словно ищу его.

– Кто пожрал табор, нападают ночью. И Стефана со скоморохами пожрали ночью. Сейчас день, можно не бояться.

Меня не слушают.

– Вели всем молчать и обведи меня вокруг табора, – приказываю я, отчаявшись.

Неожиданно Ян повинуется.

Жужжание трупных мух заглушает иные звуки. Мы медленно движемся вокруг места бойни. Запах дерьма, вывалившегося из кишок жертв, перебивает запах крови. Я понимаю, что из меня получилась плохая собака: ничего я тут не вынюхаю. «Иногда нужно верить тому, что кажется», – вспоминаю слова Савелия и тыкаю посохом наугад:

– Туда!

Боярская ватага срывается бегом. Я тоже бегу, едва поспевая за Яном, натыкаюсь на твердую спину, чуть не падаю. Запах липкого страха мешает сосредоточиться.

– Твою мать…

– Свят-свят-свят.

– Хозяин! Опять!

– Ежеси на небеси, да освятится имя твое…

Зрелище парализует моих спутников. Всех, кроме Яна. Я слышу, как боярин идет вперед, и следую за ним.

– Что там?

Запах крови, и только крови, но засохшей, теперь я понимаю это.

– Головы, княжич. Пирамида из голов. Оторванные все, человечьи, собачьи, конские… И наверху – батя.

Я сглатываю застрявший в горле комок.

– Но мне слышится плач, – шепчу я Яну.

Вопль ужаса раскалывает толпу. Сломя голову люди бегут назад, к лошадям.

– Моргнула… Батина голова моргнула! – Замешательство школяра длится недолго, убогое воображение сейчас ему на пользу.

– Живой! Анджей, ко мне!

Ян бросается к страшной пирамиде. Воняющая смертью голова прикатывается к моим ногам. Я слышу, как молодой боярин расшвыривает кучу… Заваленный откусанными головами по самую шею, боярин глухо стонет:

– Мама, мамочка…

– Батя, я здесь, я сейчас!

Боярин Роман не узнает сына.

– Ема выластет басей басей… – лопочет он.

Ян издает сдавленный звук. Плачет, что ли? Его люди окружают отца с сыном. Им не до меня. Старый боярин помешался.

– Но я слышал не его плач! – настаиваю я, но на меня снова не обращают внимания.

Я щупаю землю посохом и потихоньку иду на плач. Грунт становится мягче. Чую рядом болото. Посох проваливается со всплеском. Вода. Останавливаюсь, но четко различимый плач манит меня.

– Почему только я слышу тебя? – бормочу, двигаясь вдоль болота.

– Княжич, ты куда? – окликает Одинцовский, но я не останавливаюсь.

Чувствую новый запах. Опускаюсь на колени. Принюхиваюсь. Кровь, свежая.

– Там есть кто-то живой! – поясняю я шляхтичу.

– Там топь! Адова топь. Мы стоим в самом начале гиблого болота.

– Но тот, кто плачет, добрался туда, – настаиваю я и тяну носом. – Меня звали в качестве пса! Так пошли! Я поведу по следу.

Молчание и сопение вместо ответа.

– Там душа человечья гибнет! Ну что же вы?! – кричу я, понимая, что безнадежно, никто со мной не пойдет.

Раздается всплеск, еще один и еще.

– Буль! – вопит ополоумевший боярин Роман.

Оставшийся без присмотра старший Ильинич швыряет головы в болото. Они не тонут, и это веселит его.

– И-се! – кричит он новым своим, страшно детским, голоском.