Роман Глушков - Эпоха стального креста

Гюнтер отпихнул меня и отпрыгнул сам, спасаясь от несущегося навстречу автомобиля. И заметь нас сидевший за рулем боец секундой ранее, он не мешкая размазал бы и меня, и Гюнтера по дороге, но время было упущено, а разворачиваться он уже не рискнул. Охотник гнал «сант-ровер» на полной скорости – требовалось срочно эвакуировать тяжелораненого командира от непонятно каким образом одержавших победу врагов.

Охотник торопился, а потому усадил Бернарда в первый подвернувшийся под руку неповрежденный транспорт. Персональный же «хантер» Мясника стоял сейчас у выезда из двора и вряд ли годился для передвижения – еще в начале утреннего противостояния Саймон прострелил ему радиатор и передние колеса.

Очень надеясь, что педантичные бойцы Мясника вернули ту штуку, о которой мне вдруг вспомнилось, на место, я кое-как доковылял до джипа главнокомандующего и сорвал с кузова тент.

Черная и плюющаяся смертью труба находилась в специальном деревянном коробе. Внутри ящика рядом с ее гнездом имелось еще пять поменьше, четыре из которых были пусты, а в последнем покоился темно-зеленый цилиндр с ничего не говорящей мне маркировкой.

Я смутно помнил принцип работы «панцерфауста»: с этим нераспространенным вооружением нас знакомили лишь в теории. Но вся военная техника во все времена создавалась с тем расчетом, чтобы в ней всегда мог разобраться даже самый тупой боец, коих, по мнению конструкторов-оружейников, в любой армии было большинство...

Выстрел я произвел с колена, так как стоять, не качаясь, в полный рост мне было довольно тяжело. Разорвавшийся в сантиметре от правого уха выталкивающий гранату пороховой заряд здорово оглушил меня и, задав болванке стартовую скорость, плюнул огнем из обоих отверстий трубы. Нацеленная мной на удалявшийся «сант-ровер» граната ринулась вдогонку, опережая тот по скорости в пятьдесят с лишним раз...

Мимо «сант-ровера» я промахнулся на каких-то полметра: не вильни тот вбок, граната ударила бы его аккурат в задний борт. Но она – слепая, будто балующаяся с весами Фемида – продолжала свой прямолинейный полет и прошла мимо джипа со стороны водителя.

И все-таки сгинуть в пучине южного кратера гранате не довелось. Стальная десятиметровая вышка – та самая, с которой глазастый Хорек заметил возвращавшегося Мясника – приняла на себя всю мощь этого бронебойного снаряда, хотя в качестве мишени я ее уж точно не выбирал. Вышка напоминала гигантскую треногу, заканчивавшуюся наверху маленькой площадкой. Граната как щепку перерубила ту из опор, которая выходила к дороге, даже не обратив внимания, что сделана она была из толстостенной, похожей на ствол гаубицы, трубы. С потерей третьей опорной точки многотонная конструкция сразу же изрядно перекосилась, а затем с характерным металлическим «стоном» рухнула на дорогу...

Не может быть, чтобы сидевший за рулем «сант-ровера» Охотник не заметил стремительно опускавшийся перед ним колоссальный «шлагбаум». Неизвестно, на что он понадеялся, но только тормозить этот рисковый боец даже и не подумал...

Если снова обратиться к высказываниям моего лучшего друга Михаила, то по поводу подобного он говаривал следующее: «Знаешь, швед, каждый раз, когда передо мной стоит выбор, играть ли в «русскую рулетку» или напиться вусмерть, я предпочитаю бутылку револьверу. Нет, конечно, голова будет болеть от обоих занятий, но только с похмелья она обычно не разбрасывается мозгами...»

В общем, как ни рассматривай мое отступничество, а в смерти командира Первого отряда Бернарда Уильямса я виновен. Но если судить по справедливости, то половину навешанных на меня «собак» по обвинению в убийстве Мясника следовало бы снять...

Рухнувшая дозорная вышка ударила по проезжавшему под ней «сант-роверу» с такой силой, что его кабина была мгновенно расплющена. Колеса оторвались от лопнувших балок и рессор, а сам автомобиль по форме стал напоминать брикет растаявшего фарша с сочившимися из его рваных щелей жидкостями: бензина, воды, машинного масла, человеческой крови... Мяснику повезло, если он пребывал без сознания и ничего не почувствовал, хотя при всем моем неоднозначном отношении к его мрачно-легендарной личности, могу заявить открыто: как Охотник Бернард не заслуживал такого бесславного конца. Но и оставлять в живых злейшего врага было для меня верхом безрассудства...

– Разорви мою голову картечь! – произнес в наступившей тишине Гюнтер. – Я один из тех двоих, кто видел смерть Мясника! Да вознеси его на небо огненная колесница, я поверил бы в это куда быстрее!

– Бежим отсюда, старина! – поторопил я германца. – А не то вот-вот узрим и свою кончину, чего мне сейчас почему-то хочется меньше всего на свете...

А поспешить и впрямь следовало. На перешеек уже въехало шесть или семь внедорожников, две или три машины шли вдоль берега и кто их знает сколько еще находилось на подступах к Глазам Дьявола.

Михаил ругался по-черному, когда мы с Гюнтером, хоть и старались как можно бережнее, но все же грубовато запихали его на заднее сиденье резервного «хантера». Конрад в полуобмороке втиснулся рядом и занял довольно специфическое положение: стоя на коленях и не допуская касания поврежденным участком тела сиденья. Я чувствовал себя совсем дерьмово – ранение вызвало у меня сильнейший жар, сводящий судорогой все конечности – потому Гюнтер не допустил меня за руль, а взгромоздился туда сам. Из всех нас германец был наиболее дееспособен, хотя и ему досталось...

Мысленно я умирал сегодня такое количество раз, что когда движок «хантера» почавкал, пофыркал, но так и не подчинился стартеру, уже не испытал никакого страха или суетливого беспокойства. Лишь сожаление, да вспыхнули перед внутренним взором яркие буквы, сложившись в одну-единственную горькую надпись: «Не судьба...»

Гюнтер вывалился наружу и попытался запустить двигатель вручную изогнутой рукояткой. Без толку...

– Эрик, будь другом, выслушай меня! – Михаил откинулся на спинку сиденья. – Я знаю: сейчас вы с германцем уйдете тратить последний боезапас, но прежде сделай мне одно одолжение – оставь какую-нибудь из твоих маленьких пукалок. Ту, где меньше всего патронов... Ты понимаешь, о чем я?

Я понимал, а потому, пораженный реальностью этого необходимого поступка, просто сидел и молчал. Русский абсолютно прав – для него такой выход будет наилучшим. Но вместо ответа я сначала обратился к Конраду:

– Ваша честь, все свидетели вашей попытки заступиться за нас мертвы. Идите к Охотникам – вы сделали все, что могли, и преогромное вам спасибо от всех нас, но в первую очередь от детей. Думаю, и в нашей стране вам еще повезет...

– Разлюбезнейшие вы мои, – еле слышно промолвил побледневший коротышка. – Да разве я не доказал, что воюю не хуже вас? А решение мое окончательное и бесповоротное: я с вами!