Роман Глушков - Эпоха стального креста

Все закончилось через две-три минуты. Шесть горящих остовов патрульных автомобилей да валявшиеся тут и там расчлененные тела накрыло поднятой в воздух песчаной пылью. Далеко на заднем плане были различимы два удиравших внедорожника, которые очень своевременно развернулись и во весь опор помчались обратно в Святую Европу. Судьба попавшего в столь ужасный переплет Бернарда и его людей, похоже, их больше не волновала...

Операция «Бегущий Мертвец» полностью провалилась: горы трупов, горы разбитой техники, нарушение государственной границы, пропавший без вести главнокомандующий и ни одного плененного отступника. Однако, по мнению тех, кто успел унести ноги, Трибунал все же считался более приятной перспективой, чем вероятность сгинуть на территории чужой страны от атаки мифического дракона...

На мое счастье, летающую машину посадили вдалеке от нас – за восточным въездом на заставу. Опустись она рядом, и я бы просто окочурился от страха, прямо не сходя с этого места. От Гюнтера же, видимо, и сам спустившийся с облака Господь Бог не удостоился бы какой-либо человеческой реакции: ни изумления, ни восхищения, ни испуга.

Из разверзнувшегося брюха чудовища повыпрыгивали и, пригибаясь, побежали к нам с оружием наперевес люди в защитных камуфляжах и зеленых беретах.

Мы с Гюнтером так и стояли, поддерживая друг друга, когда эта аляповатая толпа окружила нас и принялась орать на малознакомом мне языке. Ни германец, ни я не понимали ни слова, а потому лишь тупо вглядывались в скуластые бородатые лица вооруженных крепышей.

Громкий торжествующий смех раздался из находившегося за нами «хантера». Все головы – и наши, и пограничников – повернулись в том направлении, а двое из «комитета по встрече» бросились к автомобилю.

– Бросайте оружие, засранцы! – хохотал и рыдал одновременно едва не вышибивший себе мозги Михаил. – Они говорят, чтобы вы бросили оружие! Швед, советую вам исполнить этот приказ, а не то мои земляки обидятся!

И он сразу же затараторил на своем родном языке, отчего суровые лица пограничников удивленно вытянулись, а на некоторых даже появились улыбки.

Трофейный автомат германца брякнулся о землю. Туда же последовал и мой оставшийся в одиночестве «глок». «Прости, приятель, – шевельнулась в моей голове тусклая мысль, – и прощай! Вы славно послужили мне оба, но отныне все кончено...»

Нас дотошно и грубо обыскали. Сквозь охватившую мое сознание невыносимую усталость, я отрешенно наблюдал, как для Михаила раскладывали носилки, как бравые петербуржцы прочесали заставу и собрали разбросанное по округе оружие, как магистра Конрада приводили в чувство нашатырем, а на нас с германцем от греха подальше нацепили наручники. И только когда пришла пора нам выдвигаться к винтокрылой машине, о чем пограничники дали понять деликатным толчком в спину, я вдруг почувствовал, что не могу сделать ни шагу. Лицо мое дергалось, глаза моргали, но ноги, хоть и были целы и невредимы, просто отказывались повиноваться.

Наверное, я так бы и упал лицом вниз со скованными за спиной руками, если бы не один из пограничников, заметивший мой окровавленный бок. Он сразу подозвал ко мне человека с медицинским чемоданчиком, который только что закончил накладывать шину лежавшему на носилках Михаилу. Тотчас же наручники были сняты, а из летательного аппарата доставили еще одни носилки, на которые меня и упаковали словно какой-нибудь хрупкий в обращении предмет наподобие большого зеркала.

– Кэтрин О'Доннел! – попытался я выяснить у склонившегося надо мной медика волновавший меня вопрос. – Рыжая девушка с детьми! Где она? Вы видели ее? Она у вас?

Бородач кажется разобрал, что я имею в виду, поскольку осклабился во весь рот и выразительно закивал:

– Катерина?.. Катерина – да-а-а!..

И ткнул пальцем в сторону начинавшей снова пронзительно свистеть и раскручивать винт машине...

И Кэтрин, и ее лохматый братец находились во чреве этого навеявшего на меня такие нехорошие ассоциации монстра. Как только носилки со мной впихнули ему внутрь, рыжеволосая ирландская парочка, будучи буквально вне себя от радости, накинулась на меня и принялась ощупывать и тормошить мое и без того битое-перебитое тело.

– Сволочь! Какая же ты сволочь! – Серые глаза Кэтрин блестели бриллиантами слез, а под левым у нее красовался добротный сочно-фиолетовый синяк – мой вынужденный прощальный подарок. – Знал бы ты, с каким удовольствием я свернула бы сейчас твой уродливый нос, но, вижу, кто-то меня опередил! Ну подожди, встанешь на ноги... Что там у тебя? – Она профессиональным взглядом оценила обработанное русским медиком ранение. – Подлез-таки куда не следовало! Ну ничего, это не смертельно – оклемаешься!..

– Да, Эрик, – вторил за ней Кеннет, – а мы уж и не надеялись... Это все Саламандра! Ты не поверишь – она у русских всю базу на уши поставила! Командира их чуть не отлупила! Сидите, кричит, тут расслабляетесь, а на вашу страну уже враг полчищами так и рвется, и лишь несколько храбрых парней из числа сочувствующих вашему князю защищают рубежи.

– Потом, старина, – протестующее подняв руку, перебил его я. – Все потом... Дети в порядке?

– Да, добрались мы без проблем...

– Ну и славно... Значит, все не зря...

– Еще бы, Эрик! Само собой, не зря! А русские классные ребята! Помочь – это они всегда пожалуйста! Стрекозу завели и вперед, только свист по ушам... Где, спрашивают, тут хорошие парни, а где плохие, чтобы нам ненароком не перепутать... Но видели бы вы свои рожи сверху! Это было что-то! Я подумал, Черпак от страха вообще дал дуба! Хорошо, хоть ума хватило не стрелять по нам!..

Винтокрыл качнулся и взлетел, отчего у меня слегка заложило уши, а затем душа моя тоже воспарила вслед за ним куда-то ввысь, поскольку выпал из нее только что гигантский серый камень, давивший последний месяц тяжким грузом и выжавший оттуда все соки.

Потонувшая сегодня в потоках крови застава исчезла где-то под нами, да и сам перешеек превратился в длинную, не шире поясного ремня, неровную линию, обрамленную с обеих сторон незамутненными водами Глаз Дьявола.

Полет в нескольких сотнях метров от земли – незабываемое зрелище, но я был ослаблен настолько, что насладиться им уже не смог, так как почти сразу же впал в умиротворенное расслабляющее забытье. Последнее, что я запомнил из этого полета, были ласковые руки Кэтрин, бережно положившие мою голову к себе на колени и принявшиеся заботливо вытирать с моего лица полотенцем копоть, грязь и запекшиеся брызги крови...