Илья Крымов - Злом за зло (Драконоборец - dark edition)

Серый маг ничем не показал, как успешно эти слова пощекотали его потроха коготками страха. Он быстро прикинул, какие шансы у него есть против того, кто не боится магии как таковой и стал чемпионом на гладиаторских аренах Аримеады, о которых историками было написано немало жутких вещей. Получалось, что шансов практически не было.

— Но это все равно будет милосерднее, чем то, что с волшебником Тобиусом сделает Октавиан, если решит, что волшебник Тобиус…

— Ясно, понятно, — бесцеремонно перебил Тобиус, — благодарю, что предостерег от неправильных поступков, Годлумтакари. И раз уж мы теперь такие друзья, что заботимся друг о друге, скажи-ка, почему ты так боишься местоимений? Они здорово облегчают жизнь, знаешь ли. Что? Нет? Никакого ответа? Не хочешь говорить — тогда послушай, можешь думать, что ты неуязвим, что ты такой грозный, но для меня ты равен червяку, через которого я могу перешагнуть. Или которого я могу раздавить, когда мне заблагорассудится. Помни: тысячи стоунов камня сверху шмяк — и ты размазня. А мне даже не надо быть рядом. — Волшебник остановился и взглянул в широконосое толстогубое лицо с низкими бровями, его голос был безукоризненно спокоен и даже отрешен. — Посмеешь угрожать мне еще раз — я засуну вот эту вот бронзовую руку тебе в задницу, дотянусь до твоей поганой глотки и вырву твой грязный язык вместе с кишками, так и запомни.

К тому моменту они достаточно близко подошли к навесам, и волшебник, не оборачиваясь, двинулся дальше один, размеренно и спокойно, подставляя гиганту свою спину. Он совершенно естественно показывал, что чувствует себя в полной безопасности, хотя сердце колотилось в бешеном ритме. Он поступил единственно верным, единственно возможным способом, который доступен магу, чувствующему свою уязвимость, — прибег ко лжи, мимикрировал, показался больше и опаснее, чем был на самом деле. Нельзя проявлять страх, нельзя показывать слабость, нельзя позволять кому-то сомневаться в своем всемогуществе, иначе придет смерть, скорая и бесславная. Возвращаясь к мыслям об упадке магии, можно было сказать, что в нынешние времена половина могущества волшебника зиждется не на том, что он действительно умеет, а на том, что все думают, что он умеет. Могущество подпитывается видимостью могущества.

Король встречал его с двумя золотыми кубками в руках, один из которых был протянут Тобиусу. Пить серый магистр не собирался, но отказ от королевской заботы стал бы неслыханным оскорблением.

— Я вдруг осознал, чар Тобиус, что непростительно мало знаю о своей невесте. Ее вкусы, пристрастия, взгляды на жизнь и ее стремления. Все это крайне важно, а нам так до сих пор и не удалось поговорить… по душам, так сказать.

У Тобиуса на языке крутилось несколько колючих замечаний, которые разумный человек не станет высказывать королю. Очень хотелось курить.

— Кажется, я не тот, кто смог бы дать всеобъемлющий ответ, сир.

— Вы самый близкий Хлое человек в этой стране. Если не считать ее отца, который скоро прибудет, но к которому я не смогу обратиться с таким вопросом. Моя невеста явно доверяет вам и дорожит вами.

Волшебник осторожно покатал кубок между ладонями, ощущая тяжесть драгоценного металла. Внезапно даже для себя самого он улыбнулся, скосив глаза на реку, и улыбка его казалась более живой, чем те злобные усмешки, то и дело выскакивающие на бледное лицо.

— Миледи — это цветок, равные которому по прелести расцветают не каждый век. Она красива и нежна, но шипы ее могут располосовать неосторожную руку до кости. Она очень умна не только благодаря образованию, но и от бога, горда, знает себе цену, имеет амбиции, но преклоняется перед долгом, который должна исполнять хорошая дочь и хорошая наследница. Она обучена править, умеет отдавать разумные приказы, рождена для короны, но уже познала горечь изгнания, тоску опалы и поняла, насколько изменчивой бывает судьба. А еще я знаю, что она прекрасно умеет стрелять из лука.

Новая улыбка, на этот раз действительно злая и раздраженная, растянула его губы. Тобиус вдруг почувствовал жгучее желание добавить что-то вроде того, что ему сказал Годлумтакари, пригрозить — мол, обидишь нашу девочку, я тебя в бараний рог скручу. Каким же глупцом он ощущал себя в тот момент. Радован Карапсуа молчал, смотря на реку с каменным лицом и неподвижными глазами. Молчание затягивалось, а благородные господа, от которых король и маг отдалились, бросали в их сторону все более и более заинтересованные взгляды. Тобиус даже подумал, что о нем забыли, но как только он сделал одно еле уловимое движение назад, монарх повернулся к нему.

— Спасибо. Это ценное знание.

— Рад услужить.

— Кстати, мне неоднократно докладывали, что за время своего пребывания в Ардегране вы не раз пытались переговорить с Октавианом, чего вам не удавалось.

— Это так, сир. Ваш придворный маг словно и не собирается показываться при дворе.

— Действительно. Он в своем роде незаменим. Октавиан выбрал меня своим господином еще в самом начале, присягнул мне и был рядом, через что бы я ни проходил на своем пути. Он спас сотни жизней на Содренском поле, включая мою собственную. Советник, защитник, друг. Мой придворный маг представляет меня, инспектируя новые полки и следя за перевооружением старых. Марахог, знаете ли, наращивает военные силы, а между нашими странами давняя вражда.

— То есть…

— Даже не знаю, успеет ли он закончить все к свадьбе. А что за вопрос мучает вас? Может, я смогу помочь, все-таки мы побратимы.

— Боюсь, что нет, это спросить я мог лишь у него. Жаль, что не удалось в тот единственный раз, в день нашего прибытия.

— Да, жаль.

Корабль, шедший вниз по течению, привлек восторженное внимание издали. В первую очередь его приметили по густым облакам дыма и пара, вырывавшимся из труб. Говорили, что гномы не способны к традиционной магии, что не могли они творить заклинания как человеческие волшебники, однако глядя на то, как по Навье шло судно без парусов, все как будто сделанное из металла, загребающее воду парой больших колес, можно было и усомниться в этом. Гномский пароплав двигался медленно, торжественно, с осознанием собственного тяжеловесного величия, ощетинившись пороховыми пушками из бронированных бортов. Спереди сверкала в солнечных лучах фигура в виде золотого дракона, раскинувшего крылья, — символ самого большого и влиятельного банка в известном мире, Копилки Добрых Киркарей. На кормовом же шесте реял флаг Ривена.

За пароплавом следовало еще несколько кораблей, но не гномских, в основном расшив [32] Расшива — речное парусное судно, в основном плоскодонное. и коггов, хотя они были весьма массивны и также отмечены штандартами благородных семейств Ривена.