Антон Ленников - Монолит

У самых дверей мы задержались, Ирине нужно было отдохнуть, рана на плече воспалилась, короткий переход окончательно вымотал девушку. Если в ближайшие часы мы не сможем переправить её в больницу, она может остаться без руки.

— К Залу Шёпотов группу учёных водил Семён ещё до нашего знакомства.

Учёным зал не открылся, люди ходили по пустой комнате, делали замеры, фотографировали, и ничего не происходило. Все только чувствовали странное беспокойство и чувство чужого присутствия. Потом начальник экспедиции зашёл в зал в одиночку. Меньше чем за минуту, пока его, отчаянно визжащего, вытаскивали из зала, он успел пальцами выцарапать себе глаза, словно не мог больше видеть того, что открылось ему среди ржавых труб. Но этом научная карьера шепчущего зала закончилась. И всё-таки было много примеров, когда группы сталкеров, по незнанию или острой нужде, проходили через странную комнату без всяких приключений.

Теперь, когда благодаря взрыву, прохода через зал больше не было, скорее всего, мы станем последними, кто предстанут перед равнодушными стенами.

Я взял гайку из кармана, совсем немного осталось, нужно экономить. Не факт, что моё внезапное озарение, когда чувствовал я аномалии, вновь вернётся. Гайка беспрепятственно пролетела через комнату. Зал на реагирует только на людей, это сгубило большую часть группы, что впервые нашла Зал, вон они лежат в углу в двух шагах от выхода, лица давно съела плесень и мёртвые тела пялились на нас пустыми глазницами черепов. Ни ран на одежде, ни следов борьбы, то что убивало людей в Зале Шёпотов, делало это не оставляя следов. Несколько минут мы почти всерьёз обсуждали идею попробовать проплыть через затопленные секции в туннелях ещё глубже, но отказались от этой мысли, дыхательные маски были только в «хамелеонах» у меня и Инги, да и то картриджей хватит всего минут на пять, при всех достоинствах «хамелеон» не был аквалангом. К тому же Зал Шёпотов оставлял шанс, затопленные туннели шансов выжить практически не оставляли. Прежде чем войти в зал, мы на всякий случай одели противогазы.

Виктор предложил обвязать друг друга тросом, и я подумал, что это хорошая идея.

Крепко держа Ингу за руку, цепочкой мы вошли в зал, он оказался короткий — всего тридцать шагов. Мы прошли половину, когда я подумал что всё обойдётся, — тускло тлевшие лампы вдруг вспыхнули ярким нестерпимым светом и наступила темнота.

Не было больше зала, не было моих спутников, только бесконечное пустое пространство. Остро запахло бензином, и я совсем не удивился, когда из темноты услышал голос Кристы.

— Кирилл! Где ты? Помоги мне! Я не могу выбраться.

Покорёженная машина с зажатой внутри девушкой, я хотел было броситься ей на помощь, но пальцы Инги крепко сжались у меня на руке. Это ведь не Криста, Криста умерла восемь лет назад. То немногое, что осталось от её тела, покоится теперь на Новодевичьем кладбище, родители Кристины постарались, теперь она спит вечным сном рядом с писателями и поэтами.

Фантомная Криста по прежнему тянула ко мне руки из изуродованной машины.

— Ты больше не любишь меня! — кричит моя мёртвая жена.

Я качаю головой.

— Прости, Криста, я больше не помню, какой была наша любовь…

Машина вспыхнула, девушка закричала, объятая пламенем. Непроизвольно я сделал шаг вперёд и тут же меня больно дёрнул натянувшийся трос. Нога шагнула в пропасть, Кристы и горящей машины больше не было только пустая комната да ржавые трубы, а я опасно наклонился над провалом метров двадцати. Если бы не страховочный трос я бы уже присоединился к костям моих незадачливых предшественников. Я всё ещё плавал на грани между реальностью и бредом, временами темнота накатывала и я снова слышал крики уже не только Кристины, но тех кого я убил. Инга крепко держала меня за руку, не давая океану кошмара утащить меня на глубину. Виктор стоял на коленях и слёзы катились по изрезанному морщинами лицу. Его руки обнимали и гладили пустоту, словно там находился кто-то, очень маленький. Ирина обмякла на полу безвольной куклой. Писатель тихо стонал, закрывая лицо руками, что ему явилось, оставалось только гадать, может быть, ужасы что он описывал в своих книгах, может быть что-то другое. И только на Ингу казалось проклятое место не действовало. Она стояла рядом и держала меня за руку, и я вцепился в её ладонь как утопающий хватается за соломинку. Наверное, я причинял ей боль. Но Инга повернулась ко мне, её бездонные голубые глаза, казалось, светились изнутри.

— Нужно отсюда уходить, быстро.

Я разомкнул карабин, в чём-то это было ошибкой, — голоса сразу сделались ближе, словно моток троса которые связал нас в одну цепь и был защитой от неведомого воздействия Зала. Очень сильно заболела голова, настолько, что я чуть было снова не отключился. Но слова Инги засели в голове "Нужно уходить".

Сначала я схватил за плечо полковника и потянул к выходу. Зал упорно не хотел опускать жертву, Виктор кричал и вырывался, он не видел пустых стен и истлевших тел. Я был готов поспорить на всё, что угодно, что он видел свою дочку.

Я тащил его, он вяло перебирал ногами, больше всего мешал дипломат, в который Виктор намертво вцепился судорожно сжатыми пальцами. Даже когда я уже вывел его в туннель, он всё порывался вернуться обратно в зал. Восстанавливая справедливость, я ударил его по лицу, Виктор упал. Он всё ещё ворочался на полу выкрикивал проклятья и молил простить его, но мне некогда было слушать. Второй раз зал встретил меня призраком Семёна. Он выглядел так же, как я запомнил его последний раз на базе «Сфера», в противорадиационном костюме.

— Ты бросил меня! — укоризненно сказал Семён, щёки у него ввалились, кожа запеклась лучевым загаром, глаза лихорадочно блестели. Он пытался стереть струйку крови, тянущуюся из носа и не мог.

В этот раз я знал, как с этим бороться.

— Ты знал, на что шёл, — закричал я ожившему отражению своей памяти. — Ты не он! Ты всего лишь воспоминание. — И я прошёл прямо сквозь фантом.

Темнота задрожала: я снова оказался в Зале Шёпотов. Ирина по-прежнему беспомощно лежала закатив глаза, писатель катался по земле раздирая себе горло ногтями. К счастью, пока он не слишком преуспел. С тоской я понял что вытащить за раз смогу либо писателя, либо Иру, к счастью на бедре Мельникова по прежнему висела аптечка. Раздирая застёжки, рассыпая лекарства, я наконец нащупал шприц-тюбик адреналина. Не раздумывая, я всадил иглу писателю через рубашку чуть левее верхней трети грудины. Из глубины памяти всплыла фраза «Риски осложнений при интракардиальной инъекции зачастую превышают потенциальную пользу», — превышают или нет, но писатель захрипел и очнулся. Глаза его ещё были мутные, но раздирать горло он себе перестал.