Борис Миловзоров - Дорога в Эсхатон

— Вот, Станислав Львович, она собственной персоной. Не волнуйся, тьмы на ней нет.

— Извини, Георг, но я бы проверил на всякий случай.

— Интересно, как?

— Можно я попробую?, — предложил Пилевич и медленно протянул к пластине руку.

— Валяй!, — кивнул Георг.

Пилевич закрыл глаза и с минуту водил над пластиной открытой ладонью, по его лбу стекла капелька пота, потом ещё, и ещё. Станислав Львович тяжело вздохнул, открыл глаза и налил себе воды. Проквуст с интересом наблюдал за своим старым другом, такое он видел впервые.

— Есть что-нибудь?

— Сейчас, Георг, дай попить, — Пилевич залпом выпил стакан воды. — Уф, утомительное это занятие.

— Какое?

— Да все эти магические пассы. Порою думаешь, не сошёл ли ты с ума, не обманываешься ли.

— И что?

— А ничего, стараюсь об этом не думать, — Пилевич опять налил себе воды и сделал глоток. — Скорее всего ты прав, я зла на пластине не почувствовал и думаю, она безопасна.

Пилевич задумался.

— Станислав Львович, а ведь ты ещё что-то заметил!

— Заметил, мне кажется, пластинка не просто кусок металла. В ней словно что-то живое шевелится.

— Весьма образно, но непонятно.

— Ну да, я на пределе ощущение живого зацепил, так что…

— Давай, — оживился Проквуст, — я тоже просканирую?

— Нет, вот этого как раз не надо!

— Почему же?, — удивился Проквуст.

— Ты её своей энергетикой спалить можешь!

— Ладно, Станислав Львович, не буду я её палить, — Проквуст взял со стола пластину и вернул в карман. — Думаю, она для арианцев имеет ценность.

— Да, и скорее всего они искали не куски крейсера, а эти пластины.

Георг кивнул

— Весьма вероятно. Кстати, может быть, они наврали тебе насчет того, что ничего не нашли?

— Вполне возможно, — Пилевич задумался. — Георг, ты не помнишь, скольких арианцев ты угробил на крейсере?

— Станислав Львович, не я их угробил!

— О, прости!

— Да, ладно, — смутился Проквуст, — если честно, я всё же виноват.

— Готов, как говорилось у классиков, открыть дискуссию по этому поводу.

— Кое-кто из классиков сказал: "Дискуссии — дело длительное, дорогое и бесперспективное: всех не переспоришь".

— Гумилёв?

— Он самый.

— Георг, думаю, пластины к кораблю отношения не имеют.

— Более того, — поддержал его Проквуст, — они связанны непосредственно с жизнью арианцев.

— Дневниковые записи?

— Ну, да, этакий индивидуальный регистратор. Странно, что я этого не почувствовал.

— Георг, ты не то искал.

— Станислав Львович, а вдруг мы ошибаемся?

— Не исключено, но я уверен: за эти пластины, арианцы щедро заплатят.

— Ага, или опять начнут бегать за мной по всей вселенной.

— Хм, весьма возможно. Георг, значит помалкивать надо?

— Даже намекать нельзя!

— Хорошо, и что дальше?

— Дальше, Станислав Львович, заряди своих агентов, пусть всё перероют, может, найдут ещё такие пластины?

— Принято. Что ещё?

— Свою пластину изолируй.

— Это понятно. Георг, а твою пластину тоже запереть?

Проквуст с сомнением покачал головой.

— Нет, Станислав Львович, пусть со мной побудет. Объяснить не могу… — Георг развел руками.

— Как скажешь. К огнепоклонникам пойдёшь?

— А как же!

— Тогда, всё, расходимся?

— Подожди, Станислав Львович, не всё.

— Что ж ещё?

— Моя Леночка беременна.

— О, поздравляю!, — лицо Пилевича радостно засияло.

— Что ты улыбаешься?! Она не успела сказать, а мне опять на сторону топать!

— Ты ж ненадолго.

— Она всё равно плачет. Станислав Львович, я тебя как друга прошу, глаз с моей Елены не спускай!

— Не волнуйся, обложу со всех сторон. Только вот с сыном твоим как быть?

— В каком смысле?

— Да разве можно обеспечить надежную безопасность подростка?

— Ты думаешь, ему что-то угрожает?, — в глазах Проквуста мелькнул испуг.

— Нет, конечно, просто подростковый возраст…

— Всё, решено, я Артёма с собой возьму!

Пилевич недоуменно посмотрел на Проквуста. На его лице удивление постепенно сменилось пониманием.

— А ведь ты прав, отец! При тебе он будет под постоянным присмотром, а заодно и его способности вдруг проявятся?

— Да, — нахмурился Проквуст, — а стоит ли, чтобы они проявились?

— Прости, Георг, но дары господь просто так не раздаёт.

— Ты прав, я его всё равно не удержу, рано или поздно…

— Вот-вот, так лучше уж ты рядом будешь.

— Ох, Леночка мне голову оторвёт.

Пилевич серьёзно кивнул.

— Это точно, давай-ка я с тобой к ней поеду.

— Отличная идея, поехали!

— Пап, это же отстой!

Артём вышел из машины и критически разглядывал "Парк" отель. Проквуст тоже вышел, открыл багажник.

— Ну, да, отстой на три звезды. Сын, иди сюда, получи свой рюкзак.

Артём закинул за спину рюкзак, продолжая смотреть на отель.

— Пап, мне даже ребятам будет стыдно сказать, где я отдыхал.

— Во-первых, ребятам и вообще никому ничего говорить не надо и не вздумай выкладывать в сеть свою физиономию с глупыми улыбками. Привыкай к молчанию.

— Вообще-то, я не собирался.

— Вот и молодец, тогда выслушай "во-вторых". Мы не отдыхать сюда приехали. А в-третьих, для того, чтобы ценить роскошь, надо ощутить бедность. Смысл понятен?

— Понятен, — кивнул Артём, — в принципе, логично. В-четвертых, будет?

— Будет. Этот отель уже два раза послужил началом серьёзных событий, поэтому мы сюда и приехали.

— Пап, не смеши меня, что путного может начаться в таком отеле?!

Проквуст вздрогнул, и высунувшись из-за багажной крышки, пронзительно посмотрел в глаза Артёму. Тот смутился.

— Пап, ну ладно, я так…

— Так? Может быть … а знаешь, сынок, ты ведь сказал очень важную вещь. Путное, это когда путь известен, а если мы с тобой пути не знаем, то это вполне можно назвать беспутным, имея в виду прямой, а не переносный смысл этого слова.

— Пап, я ж пошутил, а ты такие серьёзные выводы делаешь.

Проквуст вытащил дорожную сумку и хлопнул багажником.

— Запомни, Артём, иногда источник истины содержится в самых неожиданных местах, даже в устах такого безусого и амбициозного подростка, как ты! Пошли, нам еще поужинать надо.

Пока оформляли заселение и ехали в лифте, сын не проронил ни слова. Георг посматривал в сторону сына, прикидывая, не переборщил ли он с отеческим наставлением, но пока держал паузу. Лишь в номере, когда Артём уже стоял на балконе и всматривался в темнеющее сумерками море, он вышел к нему и спросил:

— Артём, ты что, обиделся?

— Нет, пап, не обиделся, — отозвался сын, продолжая вглядываться вдаль, — наоборот, я над твоими словами задумался.

— Ты не шутишь?

— Мне не до шуток. Думаешь, я не понимаю, почему мама плакала и не хотела меня отпускать?

— И почему же?

— Потому что ты и дядя Стас всё время что-то разглядываете внутри меня и я боюсь, пришло время узнать, что именно.