Алекс Лекс - Хранитель. Первая война (СИ)

Ливень хлестал его без пощады, он вымок до последней нитки. Вода текла по нему ручьем, ветер пронизывал, а Хоран этого и не замечал. Он обратился весь в слух, в ожидании заветных шагов за дверями.

Но прежде, он услышал первый крик младенца, и, чуть тот успел затихнуть, раздался второй. Весь грохот бури для него вмиг стал неслышен. Он рванул запертую дверь и за ней, наконец, зашаркали неспешные шаги.

— Обождать нельзя?! — заскрипел голос старухи.

Нарочито медленно, ее сухие руки подняли засов и отворили дверь. Внутрь Хоран не попал. Старческие пальцы с не женской силой, уперлись ему в грудь, и он увидел глаза, которые сказали ему о многом. Ведунья долго прожигала его взглядом, словно душу хотела вынуть. Черные угольки так и сверкали, только блеск у них не возвещал о радости.

— Иди за мной и молчи! — бросила она вожаку.

Хоран, сдержав все свои порывы, кивнул. С ведуньей не спорили. Она знала гораздо больше, чем рассказывала, а имя свое всегда скрывала, как и возраст. Если говорила она, то молчал даже Хоран и его советники.

Оставляя мокрые следы, он, под стук собственного сердца, пошел за ней. В темноте, старуха больше напоминала ворону, чем человека. У двери комнаты она остановилась и оглянулась. Взгляд кольнул больнее, чем острое железо. В комнату они вошли все так же, молча. Реадна, жена Хорана, мирно спала на деревянной кушетке. На полу, возле ее головы, курились в плошке горькие травы. Ведунья резко перехватила руку вожака, когда тот потянулся к ней. Потом она отошла к столу, взяла с него два свертка и подала новоиспеченному отцу. Младенцы, завернутые в чистые простыни, уставились на него широко распахнутыми зелеными глазами, яркими, как молодая трава. Их взгляд заворожил Хорана настолько, что черноту их волос он заметил не сразу, а когда увидел, то окаменел. Он не мог даже вдохнуть, а ноги упрямо не желали двигаться. Как прикованный, он глядел на детей, которых предстояло отдать морю. Сердце у него похолодело и сжалось в комок. Боль заполнила все без остатка и вдруг весь мир будто бы исчез. Хоран видел только глаза, огромные и глубокие. Его руки дрогнули и прижали младенцев к груди.

Старуха, все это время наблюдавшая за ним, развернулась к окну и плотнее задернула ткань на них. В той буре, что сейчас металась по Раданару, она видела гораздо больше, чем просто ветер и дождь.

— У тебя больше не будет детей, — тихо, но веско проговорила она, возвращая мысли Хорана в дом. — Ни у тебя, ни у жены. Думаю, я понятно говорю.

Тот молчал. В его ушах стоял шум моря и жуткий, смертоносный прибой на острых скалах.

— На твоем народе достаточно крови, — будто читая его мысли, сказала старая ведунья. — Задумаешь рыбам скормить, один пойдешь. Пеший. Кони туда не ходят, даже под плетью. Решай сейчас.

Ее глаза впились в вожака. Куда только подевалось его величие и стать. Широкие плечи согнулись, как у древнего старика, голова опустилась на грудь. Холодные капли с его лба, упали на младенцев, а те только улыбнулись, даже гроза по странному делу, стихла. Ливень и тот перестал бить по крышам и окнам. Снаружи сделалось тихо, только кони ржали, все еще напуганные бурей.

Хоран смотрел, и ничего не видел, кроме кровавого прибоя. Дурное видение было ему чуждо, он уже знал, что не сможет этого сделать. Лучше уж самому кинуться в море. Его грудь шумно поднялась, и он заговорил осипшим голосом.

— Не отдам! — выдохнул он. — Мои дети и я им отец! А если кто против моего слова скажет…

— Не скажет, — оборвала его ведунья. — Сын у тебя и дочь. Крепенькие. Черноту их я скрыть могу. Не колдовством, конечно же. Травами. Жена твоя деток еще не видела, ей знать не нужно. Раз ты их оставить решил, скажу еще немного. Ты не отец им, а она не мать. У них родители другие были. Сказ о предке твоем, Хармороге, правдив…

— Мои они! — гаркнул на нее Хоран, придя в себя. — И воспитаю я их…как родных, сына и дочь. А если и будет за то месть моего предка, от слов своих все равно не откажусь.

— Смел ты, — ведунья улыбнулась ему пожелтевшими от времени зубами. — Детей мне на закате привезешь. Волосы им высветлю, не на всю жизнь конечно. В их крови сила, которой мир перевернуть можно. Чернота волос проглянется, но лет на двадцать хватит.

Пригладив свои седые волосы, она покинула дом главы Раданара. Многие глаза ее провожали. Ведунья видела их, тех, кто выглядывал в окошки. Людей мучило любопытство. За ней следили до самого ее дома. Старуха, не подавая вида, шлепала по лужам, подобрав полы колоры, одеяния поверх рубашки и штанов.

Дом ведуньи стоял ближе остальных к лесу. Его покрывали многолетние мхи, а пышнолапые ели укрывали от ветра. Хоть ведунья сама хозяйство не держала, нужды она ни в чем не знала. Раданарцы жаловали ее, и она это знала.

Стоило ей захлопнуть дверь, как селение замерло. Свет не горел ни в одном окне. Хоран, тоже затушив свечу, оставил жену спать, а окна закрыл грубой кожей. Реадну он не выпускал из комнаты весь следующий день, а вечером, спеленав сытых младенцев, собрался к ведунье.

Дождавшись заката, он сел на коня. Детей Хоран укрыл своим плащом и отправился в объезд селения, подальше от любопытных глаз. Над Раданаром все еще висело молчание, будто ни у кого не было никаких дел. Никто не решался заговорить о произошедшем.

К дому знахарки он подъехал со стороны леса. Привязав коня, Хоран тихо спешился и постучался в заднюю дверь, которая оказалась вполовину меньше его роста.

— Не стучи попусту! Открыто, — донеслось изнутри.

Согнувшись, он вошел. В руках у него была корзина с малышами. Ведунья стояла у стола, к нему спиной, возясь со своими травами.

— Поставь корзину в углу, — велела она.

— Ты не больно-то колдуй. Дети мне дороги, — сказал Хоран и огляделся по сторонам.

Внутри дома он оказался впервые. С опаской озираясь и косясь на тугие веники трав, он поставил корзину на указанное место. По его широкой спине прошелся холодок. Ведунья чудным образом очутилась у него под носом и схватила его за ворот распахнутой колоры.

— Не колдунья я! Сколько повторять? Знать слово и нужную траву — вот мое дело, — огрызнулась она. — А ты молчи, чтобы ты тут не увидел!

— Самого хозяина леса призовешь что ли? — Хоран хоть и не был обделен силой, а от старухи отшатнулся.

Та же загадочно подмигнула и отпустила его.

— И его ведаю, — кивнула она белой головой и, сняв с пояса трубку, набила ее табаком. — Он много о чем может рассказать. И о делах твоих предков тоже.

— Что было, то было, — недовольно отвернулся вожак. — Я не Харморог…

— Но кровь на всем твоем роду лежит за его дела, — напомнила старуха. — Он был скор на расправу. Твоя дочь узнает об этом сама, когда вырастет. У твоих детей знания в крови, как и сила.