Алекс Лекс - Хранитель. Первая война (СИ)

Серебряные ручейки потекли по его пальцам. Откуда-то снизу примешалась грубая магия Барвора, а со стороны подоспели и Хардарра с лесным хозяином. Всех их связал Иллигеас. Его сила тонкой паутинкой заструилась между ними, объединяя их, и Раальдор ощутил, как земля уходит из-под его ног.

Пространство перед Тирой словно разорвалось в клочья, и заледенелые камни сделались хрупкими, как стекло. Поток ускорился, и драконица когтями впилась в непонятную пустоту. Лед от удара разлетелся в разные стороны смертоносным дождем. Тира едва не завалившись набок, крылом процарапала неестественно глубокую трещину, в которой замелькали белесые огоньки, и появилась пустота. Земля под драконицей проминалась, когти и лапы утопали в ней, как в болотной топи. И только Аргелор стоял твердо, и смотрел из-под шлема на белую драконицу. Его окружала сила и не малая. Доспехи охраняли его, да и огонь для него не являлся смертным страхом, как для других.

А драконица уже развернулась к нему оскаленной мордой. Из широких ноздрей со свистом вылетели клубы дыма. На Аргелора нацелился острый взор огромных зеленых глаз, чья глубина завораживала и манила. Черный дракон за это время успел позабыть их цвет, и сейчас воспоминания слабым туманом попытались вернуться к нему. Сильной рукой Аргелор уверенно отмахнулся от них.

— Как же это странно…мир держит меня, и рвется под тобой… — прорычал он с кривой ухмылкой, глядя на борозды от когтей драконицы, в которых виднелась пустота.

Где-то за спиной Тиры раздались хрип и шепот. Услышав их, она обернулась и увидела среди черного пепла, коим рассыпалась армия Аргелора, распростертую на камнях Тандрию, не живую и не мертвую. Уже и не эльфийка, и не дух, она лежала навзничь, чудом уцелев среди волны испепеляющего света. Ее ворон сидел рядом с ней и призывно щелкал клювом, глядя в глаза белой драконицы.

Приняв свой человеческий облик, Тира вмиг оказалась возле Тандрии.

— Ты жива? Что с тобой? — склонившись над ней, она побоялась даже коснуться ее.

Тандрия казалась хрупкой, как сон, на грани яви. От нее еще веяло холодом и дыханием, только тело было призрачным.

— Твой свет слишком ярок, Тира… Он ярок тут, для этого мира, молодого и неокрепшего… Я была Первородной, я видела… У этого мира еще нет корней, а тебе в нем биться… — еле слышно зашептала Тандрия, и попыталась дотронуться рукой до Тиры.

Ее прикосновение было ледяным. Тира бережно держала ее призрачные пальцы.

— Тандрия…

— Ты… — эльфийка приложила прозрачный палец к ее губам. — Ты должна выиграть этот бой…

— Я унесу тебя отсюда… — Тира хотела поднять ее, но руки прошли сквозь эльфийку.

— Нет, я уйду отсюда, к Первородным…а ты, береги сердце, — прохрипела она. — Оно горячее, очень горячее, и свет от него слишком ярок…

— Тандрия, ты должна выжить! — слеза драконицы капнула в пепел.

— Я буду жить у Первородных…мы еще встретимся…в Высшем Мире, Тира… — эльфийка дохнула на нее холодом, и образ ее растворился совсем.

Остался только ворон, который клекотал, но и он улетел. Вдали Тире померещились фигуры Первородных, а потом ее взгляд обратился к Аргелору, и она встала с колен.

— Ты… — она сжала зубы, так как слова застряли у не в горле.

В фигуре черного дракона не было ничего родного и близкого. Все это исчезло. Он стал чужим, далеким и закрытым. Тира не видела его сердца, только темноту, и такое же темное пламя. Кровь белой драконицы закипела, и она усилием воли сдержала свою ярость, еще помня, что он ее брат.

— Аргелор, — Тира сделала шаг навстречу ему.

Она попыталась заглянуть в его глаза, а оттуда на нее смотрела пустота.

— Боюсь, нам биться не придется, мир под тобой треснет скорее, — сказал он.

— Неужели ты не помнишь нашего отца? Он погиб за нас, Аргелор, — Тира выдавила слова из себя наполовину со слезами, слишком горькими для этого мира.

— Я не живу прошлым. Ты вспоминаешь то, чего нет, — усмехнулся он.

— Это же наши корни… — глаза Тиры вспыхнули.

— Твои, не мои, — снова ухмылка, жесткая и острая.

Тира глянула в темные глазницы его шлема. Вновь только холод.

— Ты не помнишь отца… — ее рука сама сжала жезл, и свет вокруг побелел.

Крылья развернулись за ее спиной. Огромные, невыносимо ослепительные, они закрыли весь горизонт, и перед Аргелором встала драконица.

— Дракон вырос… — Аргелор, стерев со своего лица кривую ухмылку, посмотрел на драконицу уже оценивающим взглядом.

Ее тело не защищали железо и заклинания, только белая, с серебристым отливом чешуя, которая слепила глаза, и острые шипы на мощном хвосте. На широкой груди вздымались щитки, а это означало, что свое сердце Тира не спрятала. Драконица ждала. Она не бросалась в атаку, будто надеялась, что Аргелор отступит. Зеленые глаза сверкали. Острые когти нерешительно скребли и без того рвущийся мир.

Перехватив меч, Аргелор глянул более внимательно. В драконице сверкала не только чешуя. Было что-то еще, какой-то свет и скорбь вместе с этим. Жезл…да, он увидел его только на миг, но это оружие могло его ослепить, могло убить. В нем сошлась иная магия, и Аргелор будто бы узнал ее. Что-то далекое кольнуло пустоту в его груди, обожгло ту нишу, в которой когда-то билось сильное сердце. Эта магия жгла сильнее огня, а понять ее он не мог. Скорбь стучалась в него, выжимая слезу из сухих глаз. Эта боль была сильнее ножа и колдовства. Аргелор даже тронул броню на своей груди, чтобы убедиться в ее целостности.

— То, чего у меня нет, и болеть не может, — твердо заявил он сам себе.

Железная перчатка скребла доспех, под которым была пустота, и эта пустота ныла. Драконица смотрела на него в упор, пристальным взглядом глубоких глаз. Этот взгляд проникал сквозь доспехи, пронзал Аргелора насквозь, и деться от него было некуда. От этого становилось только хуже. Боль щемила грудь, сжимала пустоту в ней, давила, и терпеть становилось невозможно. Надо было выполнять план, пока эта боль не заполнила сознание целиком.

А Тира, сама не зная чего, ждала и ждала. Глупая надежда теплилась где-то в уголке огромного сознания драконицы, а глаза видели совсем иное. Чужой враг стоял перед ней, а не брат, и каждое ее промедление стоило миру слишком дорого. Полотно рвалось, расползалось на клочья под ее когтями, в то время, как сам Аргелор стоял крепко и мир держал его.

В груди Тиры заклокотало. Пламя рвалось наружу, и она дохнула клубами дыма, отчего земля пошл волнами, как море в шторм. Своей магии она не чувствовала, как и жезла, который растворился в ней странным образом, превратившись в силу. Однако время шло, а она все не решалась напасть.

Аргелор к тому моменту, уже готов был уступить. Боль рвала грудь, выдавливая из него непонятную тоску. Доспехи давили так, что хотелось сорвать их с себя. Железо впивалось в кожу, которая из крепкой брони вдруг стала мягкой. Злясь на самого себя, он ударил себя в грудь. До исполнения его плана остался всего один шаг, один маленький шаг, который было очень трудно сделать из-за этой боли. Мир будто бы разделился. Перед Аргелором оказались две дороги, уступить и избавиться от боли, либо шагнуть сквозь эту кровавую мглу щемящего чувства. В сознании четко билась мысль о плане. Он выплыл из этой пустоты и Аргелор снова ударил себя в грудь.