Александр Калмыков - Спасатель 2 (СИ)

Пехотинцы столпились вокруг повергнутого герцога, до конца не веря, что они свершили подобный подвиг, но сигнал горниста заставил их вспомнить, что рыцарей еще много.

- Вперед, вперед! Всех бей, не только этого! - прокричал игемон Феодор, напоминая грекам, что бой еще не закончен.

Бывший комендант Платамона, едва услышав, что франки собираются пойти войной на Фессалию, сразу загорелся желанием делом доказать деспоту и императору свою полезность. Дукс Никифор не возражал, полагая, что опытный вояка не помешает в великой битве. Мануил тоже решил дать шанс другу юности, и на военных советах порой даже величал Феодора былым титулом эпарха.

Командовать же чернью игемон вызвался сам, сообразив, что именно легкая пехота сможет свершить перелом в битве, и теперь Феодор шагал за цепями метателей, сопровождаемый лишь горнистом и подручным с рупором. Он держался середины шеренги, как раз напротив герцога, и хорошо видел смерть Гильома, свалившегося менее, чем в десяти шагов от него.

Повинуясь крикам начальника, псилы расторопно повытаскивали дротики из земли и тел, и, продираясь через грязь, устремились дальше, благо, латинян еще хватало с избытком. Лишь один замешкался, наклонившись к телу герцога, и Феодор грешным делом даже подумал, что тот собирается мародерничать. Но запоздавший воин, выпрямившись, радостно помахал игемону руками, красными от крови:

- Мертв ирод, совсем мертв, - торжествующе проорал псил, после чего зашлепал вдогонку за своими товарищами.

Игемон торопливо подковылял к павшему противнику и замер. Бывший властелин Афин и Фив, затеявший эту войну, ныне лежал в грязи лицом вниз и не шевелился. Феодор с опаской повернул тело герцога навзничь и машинально перекрестился. Из горла несостоявшегося солуньского императора текла кровь, просачиваясь сквозь кольчугу, а вместо одного глаза темнело жуткое красное пятно.

- Конец герцогу, а может, и герцогству конец, - довольно прошептал эпарх и вновь устремил взор на битву.

К тому времени из всех рыцарей, вырвавшихся вперед, уцелел только один - барон Сент-Омер. Бела скинул шлем, мешавший обзору, а щит ему пришлось бросить, поскольку в нем торчало несколько пилумов. Его скакуну удалось нащупать копытами более-менее сухой участок земли, и теперь барон беспрестанно дергал коня за левый повод, заставляя того вертеться юлой, а сам бешено отмахивался своим мечом от наседавших фессалийцев. Но пешцы все продолжали напирать, а израненный конь двигался все медленнее, с большим трудом повинуясь хозяину, и уже был готов упасть на землю без сил.

Отчаянным усилием Бела поднял коня на дыбы, и тот ударами копыт отбросил пару наседавших на него греков, но прочие воины немедля всадили в живот благородного скакуна несколько копий.

Пока псилы осторожно обходили бившееся в агонии животное, Сент-Омер, вовремя выпрыгнувший из седла и успевший встать на ноги, уже изготовился к обороне. Дротикометатели не заставили себя ждать, но от одного пилума рыцарь увернулся, второй отбил мечом, а третий вообще поймал левой рукой. Видя, что их усилия пропали втуне, псилы остановили натиск, а Сент-Омер издевательски захохотал. Меч в руке барона мерно покачивался то вправо, то влево, как бы выбирая себе жертву, и греки на миг оробели.

- Видимо придется и мне вмешаться, - пробормотал Феодор себе под нос. - А то что-то давненько у меня новых шрамов не появлялось.

Но старому игемону на сей раз не удалось пустить свою булаву в дело. Десятник псилов скомандовал атаку, и греки разом накинулись на франка. Кого-то Бела успел достать мечом, но его одновременно тыкали копьями с двух сторон, а какой-то низкорослый крестьянин, схватив барона за руку, упал на колени и перебросил противника через спину. Этот прием, именуемый “кочерга”, был единственным, который ополченец успел выучить. Но и этого хватило, чтобы повергнуть ниц грозного воина. А подняться Сент-Омеру уже не дали.

Снова произошла небольшая заминка у тела павшего рыцаря, и вновь Феодор понукал своих недисциплинированных подчиненных двигаться дальше. Но фессалийцы и не собирались отлынивать. Необремененные латами и щитами, псилы быстро похлюпали вперед и накинулись всей ватажкой на очередного рыцаря. Та же картина наблюдалась и слева, и справа по всему полю. Всадники, едущие вразнобой, по одному попадали под залп дротиков. Противопоставить такой тактике франкам было нечего. Их стрелки сейчас были далеко. Впрочем, время от времени до фессалийцев все же долетали стрелы вифинских лучников, и уже не один из псилов был ранен “дружеским огнем”. Этот термин, пущенный в обиход воеводой Гавриилом, уже стал распространенным, и во время планирования операции греки его частенько использовали, хотя и не совсем понимали, причем тут огонь.

Вифинцы, методично наступавшие с левого фланга, действовали более организованно, чем ополченцы. Десятники выбирали мишень, лучники спокойно прицеливались, и шагов с тридцати или сорока одновременно пускали стрелы. С такого расстояния, а тем более, по столь большой цели, как лошадь, стоящая в профиль, опытным лучникам промахнуться было невозможно. Обычно после одного залпа конь если не падал, то начинал биться так, что седок не мог с ним сладить. Самих рыцарей били вблизи, с дистанции десятка шагов, когда можно наверняка поразить любое место на выбор. И тогда даже щит не мог помочь франку спастись от тучи стрел, а уязвленного и обездвиженного латинянина после добивали топориками.

Вот так, спокойно, будто собирая урожай в поле, вифинийцы шли вперед, зачищая территорию от неприятеля. Следом за лучниками шагали ополченцы, подбирающие стрелы. Наконечники не крепились к древку намертво, а держались лишь на кусочке воске, и потому стрелы легко извлекались из лошадиных туш. На древки тут же насаживались новые наконечники, и стрелы снова были пригодны к бою. Впрочем, боеприпасов и без того хватало с избытком. Вифинийцы привезли с собой немало коробов со стрелами, а дукс Никифор к тому же до дна выгреб запасы всех гарнизонов области.

Постепенно оставшиеся в живых франки начали понимать, что атака захлебнулась. Прямо по фронту на них лезли толпы дротикометателей, справа надвигались лучники. Противник далеко превосходил их численностью, лошади увязли, а взять на себя командование было некому. Герцог и сам погиб, и истаял почти всю франкскую знать.

Гибель начала казаться франкам почти неминуемой, и всадники заметались во все стороны, не зная, куда стоит податься. Некоторые даже предпочли повернуть коней вспять, а многие конные сержанты из православных греков даже решили перейти на сторону единоверцев. У франков их все равно не ждало ничего хорошего. После нашествия латинян некоторым знатным грекам оставили часть поместий в обмен на обязательство военной службы. Но без перехода в папскую схизму греки не могли сделаться рыцарями и не надеялись получить выгодные должности. Таких ренегатов, воздевших руки и клянущихся в верности истиной церкви, византийцы не убивали и, разоружив, уводили в тыл.