Александр Калмыков - Спасатель 2 (СИ)

Франки не зевали и старательно отвечали стрелами. У них тоже имелось немало лучников и даже некоторое количество арбалетчиков. Но ведь куда проще попасть в неподвижную шеренгу, чем в скачущую лошадь, а куманы могли точно поражать цель и на полном скаку.

Бек Алтун сам не стрелял, хотя его глаза еще оставались зоркими, словно у подростка, и лишь вел за собой свой отряд. Но, стараясь запугать франков бек зашел слишком далеко, опасно приблизившись к рядам супротивника, и чья-то ловко пущенная стрела пробила конскую попону и пронзила горло его лошади.

Скакун споткнулся и упал на колени, а Алтун, вылетев из седла, как камень из пращи, перелетел через голову коня и свалился на траву, сжимая в руках уздечку, сорванную лошади.

Франки радостно взвыли, и в бека полетело еще несколько стрел, хотя пробить кольчугу они и не смогли. Уж очень слабые луки были у латинян. Да и неудобно целиться вниз из-за спин копейщиков, а прицелиться получше стрелки не успели. Молодой йигит, оказавшийся ближе всех, проворно соскочил со своего коня и подставил ладони, чтобы помочь пожилому беку забраться на лошадь, и через мгновение Алтун снова был в седле.

Родовые узы, это вовсе не то же, что феодальная верность. То, что для родичей считается обыденным и само собой разумеющимся, в феодальной системе преподносится как образец верности, к которому следует стремиться. Для сродников просто немыслимо восставать против старейшин или отказываться идти на войну, пока им не заплатят, а тем более, взять вознаграждение за службу и остаться дома. А уж о том, чтобы предать бека, или бросить его одного умирать, и речи не могло идти. Поэтому Алтун даже не поблагодарил юношу, хотя потом все же обернулся, чтобы посмотреть, уцелел ли он.

*

Пока конные стрелки изводили своими метательными снарядами латинян, средняя конница тоже не стояла без дела и неспешно фланировала вокруг франков. Константин Кавасил, которого после некоторых дебатов назначили начальником всей кавалерии, опричь отборной дружины Василия Дмитриевича, к порученному делу отнесся обдуманно. Фессалиец хотя и жаждал как можно скорее покончить с агрессором, но прорывать сплоченный строй пехоты не торопился, предпочитая сперва помариновать противника. Да и не ставилось ему задачи положить всю конницу в отчаянной атаке. От кавалерии требовалось всего лишь удерживать неприятельскую пехоту на месте, а если та дрогнет, то преследовать бегущих .

И потому Константин хладнокровно ждал. Пока что франки мужественно держались, хотя отважные удальцы подскакивали чуть ли не вплотную к врагу и, ложась на шею лошади, чтобы иметь хоть какое-то прикрытие, в упор метали стрелы.

Но вот Кавасилу показалось, что латиняне стали держаться как-то неувереннее, и он решил провести небольшое испытание. По его знаку проревел сигнальный рог, и фессалийская банда, выскочив из-за спин куманов, помчалась в атаку. Трудно сказать, чем бы она окончилась, но на этот раз греки лишь играли. Не достигнув франкских копий, они сократили галоп, потом вовсе перешли на рысь и отвернули в стороны.

- Только пугали, - прошептал Антонио, поняв, что атака была ложной, и облегченно перекрестился. Но было ясно, что это лишь отсрочка. В поле уже не осталось франкских стягов, а никейские щитоносцы, с утра еще ни разу не сходившие с места, и до сих пор лишь бесстрастно взиравшие на сражение, уже покинули свои позиции. Часть из них перешла речку, а большинство направилось вдоль подножия горы к латинянской пехоте. Вот скоро подойдут, и тогда греческие всадники наскочат по-настоящему.

Пока фессалийцы имитировали атаку, стрелки воспользовались паузой и отъехали к маленькому обозу пополнить боеприпасы. Одновременно наступило краткое затишье и на берегу речушки. Проня перестраивал своих ратников и поджидал никейских копейщиков, скорым шагом спешивших на подмогу.

Паллавичини тоже был рад затишью и пытался расставить уцелевших рыцарей. Большинство из кабальярусов потеряло коней, многие воины были ранены, и среди них уже назревала паника.

Сами командиры друг с другом в схватке так и не встретились, и теперь исподлобья посматривали друг на друга. Убертино снял на время свой топхельм, чтобы отдышаться, и Проня удивился, насколько еще юн этот маркграф, так отважно ведущий за собой в бой франкских рыцарей.

Переставив дружинников, боярин нашел минуту, чтобы позаботиться и о себе. Он достал баклажку и, выдернув из нее пробку, жадно отпил. Затем ладонной частью перчатки, на которой не было железных пластинок, вытер вспотевший лоб, мимолетно подивясь, почему пот такой красный. После Василий Дмитриевич задумчиво осмотрел свою булаву. Навершие у палицы было в порядке, а вот дубовая рукоятка треснула. Бросать верное оружие русич не стал, и повесил за темляк у седла, а для битвы вынул из ножен меч.

Приняв это движение за сигнал к бою, Убертино нахлобучил шлем и тоже поднял свой клинок. Воздели мечи и его рыцари, но без особого энтузиазма. Перспектив у франков не оставалась абсолютно никаких. Их было мало, прорваться они не могли, убежать тоже. Отступать было некуда - у них за спиной протекала хоть и маленькая, но топкая речка, по ту сторону которой сновали быстрые, как муравьи, и такие же многочисленные псилы.

Изготовившись к смертельной схватке, оба отряда, ощетинившиеся мечами и копьями, замерли в напряжении, не торопясь делать первый шаг. Проня не спешил, потому что время работало на него, а латиняне просто не спешили умирать.

Точку в этой передышке поставила стрела, прилетевшая с левого берега и попавшая маркграфу точно в шею. В эту эпоху горшковидные шлемы были еще короткими, и сзади не доходили до плеч, прикрывая лишь затылок. Конечно, маркграф, как и прочие рыцари, был полностью затянут в кольчужную броню. Но тяжелая ясеневая стрела с каленым бронебойным наконечником, пущенная из тугого степного лука, легко проходила через кольца кольчуги, как игла сквозь полотно. А именно такими луками были вооружены вифинские стрелки.

Маркграф успел только сдавленно хрипнуть, когда стрела перебила ему шейный позвонок и, выронив меч, бессильно свесился с коня. Водоницкие рыцари обернулись, и увидели ряды лучников, спокойно приближающиеся к ним по грязевому полю. Они уже перебили всех, кто там находился, и теперь решили заняться последними франками. Один из стрелков издевательски помахал латинянам рукой, показывая, что это ему принадлежит честь меткого выстрела, и потянул из колчана новую стрелу.

Вместе с вифинийцами шли и псилы. Обычные крестьяне, без доспехов, зачастую босые, они тем не менее внушали ужас не только своей численностью, но и своей злобой к латинянам. Явившиеся на войну сами, без зова императора, они были готовы рвать ненавистных иноземцев даже зубами, но оружие у них имелось. Одни из них, с закатанными рукавами хитонов, держали простые луки, другие несли дротики. После ожесточенного боя стрел и свинчаток осталось мало, но греки собирали оружие, в изобилии валяющееся на поле боя. Командиры строго настрого предупредили всех новобранцев, что до окончания битвы подбирать трофеи воспрещено, и непослушание карается казнью. Но щитов и оружия это правило не касалось, и у многих псилов в руках оказались рыцарские булавы и чеканы. Мечи бывшим крестьянам опытные воины брать не советовали. Не потому, что жалко дорогих клинков, а просто ими нужно уметь владеть. Скажем, если обычные землепашцы умеют валить секирой деревья, с детства колют дрова, и знают, как пользоваться плотницким топориком, то им и боевой топор можно доверить. Если противник пропустит удар, то селянин раскроит ему шлем или расколет щит. А вот мечом просто рубить нельзя - он отскочит даже от стеганки. Им надо бить с оттягом, а такому искусству за неделю не обучишься. Ну, а навыков колоть мечом у крестьян и вовсе нет. У людей, как и у их далеких родственников обезьян, имеется инстинкт, увидев хищника, схватить палку и бить ею наотмашь. А вот для колющих ударов кончиком меча прирожденных навыков у человека нет, их надо долго нарабатывать.