Николай Петри - Судороги Земли

Зодчий от неожиданности вздрогнул и опустился на предложенное Лекарием место.

— От первой рукописи остались только фрагменты, — заговорил старик, с благоговением раскладывая перед Зодчим желтоватые листочки. — Почти всё сгорело при… Впрочем, об этом вы с Легонтом поговорите. А сейчас можете приступать. Я буду там, — он указал рукой в дальний конец комнаты, после чего отошёл, тяжело припадая на правую ногу.

Зодчий аккуратно подвинул к себе первый лист и погрузился в чтение…

«…вновь пришли бирючи на дворы тяглых людей и кричали: «Всем людишкам накрепко заказано избы и мыльни не топить, поздним вечером с огнём никому не ходить и не сидеть!» И возроптали людишки тягловые: «А кормиться-то как?» И отвечали бирючи: «Для хлебного печенья и чтобы было где варить, наделайте печей в огородах да в местах, где голь земельная, подале от хором. От ветру и другой напасти огородите и лубьём ущитите гораздо». А далее воевода своим указом и вовсе в притеснении нас оставил, приказал избы и бани запечатать, сказав, чтоб жили все в клети, аль в подклети. А как жить-то, коли холода заворачивают уже в сентябрь-хмурень? Вот и трясётся народишко от холода, а согреться горячим нельзя, печь-то в огороде совсем в разор пришла, а мастеровые да печники знатные все в Москву выгнаны на работы городовые и царские. Вот и порешил сход идти от домов своих, да места промышлять новые, и много люда…»

Далее шли сплошные разводы и пятна, указывающие на то, что листок и горел сильно, и поливался водой неоднократно. Зодчий потянулся к другой странице, начиная испытывать уважение не столько к бумаге, по которой бежали ровные ряды каллиграфического письма, сколько к тому, кто составил интересный артефакт много десятилетий назад.

«…Воевода Зарьег челом бил, дабы получить в кормление городок наш. И отказа ему не было. Рад Зарьег, ибо получить город на воеводство — и честь большая для дворянина, да и кормление сытное. Рады в семье воеводы. И не только в семье — радуются и дети, и племянники, и дядюшки, и тётушки. Дворня радуется — ключники, подклетные, ибо сыты будут не только сами, но и детушки их малые. Злее и пуще прежнего от радости несёт вздорные речи юродивый — ему подачи богатые будут. А с кого они изымутся…»

Далее половина листа сильно обожжена и только внизу остался небольшой кусочек, который ещё можно прочесть:

«…и бражничает безобразно. Зело охоч в зернь, да карты играть, а случается, что и жену свою законную бьёт и мучит, и принародно всякие слова поносные говорит. Вот и бьём челом мы, чтобы выслали его вон, чтоб нам в пене и опале не быти…»

Зодчий читал страницу за страницей, постепенно понимая причину, некогда толкнувшую верцев уйти всей общиной в новые, не обжитые места. Однако не только от притеснения дворянского бежали люди в тайгу…

«…И до того дошло, что иностранцы пишут своим государям: «Не ведома нам другая такая страна, где бы пьянство было таким общим пороком, как в Московии — пьют водку во всякий час, прежде, после и во время обеда. И питие это всем любо, какого бы пола, сана и звания не был человек». А в московских, в ближних и в дальних, степных и не степных монастырях архимандриты, игумены, келари, казначеи и священники, и братья на монастырских погребах, а также по своим кельям держат хмельное питьё, вино, пиво и мёд и не знают меры в его питии. Отчего церковная служба в упадке и запустении. А чёрные и белые попы…»

Чем занимались «чёрные и белые попы» три века тому назад, Зодчий узнать не смог — листочки закончились. Он ещё раз пробежал их глазами, запоминая слог и стилистику того времени. Потом встал. Старик сразу же, словно караулил Зодчего, приблизился к нему. Аккуратно собрал листы в тряпицу, пропитанную каким-то ароматным составом, и сказал:

— Что не сохранилось в рукописи, мы восстановили по памяти. Но это большая книга — вам потребуется несколько часов. К тому же Легонт хотел побеседовать с вами до того, как вы её прочтёте.

— Хорошо. Продолжим завтра.

Они вышли из библиотеки и вернулись в комнату, где когда-то стоял макет Зокона. Старик указал на широкую лавку, а сам неслышно исчез за дверью. Несколько минут Зодчий сидел один в полной тишине, потом услышал лёгкие шаги. Не торопясь, поднялся им навстречу.

Дверь распахнулась, в комнату впорхнула девушка — та самая, что когда-то угостила его ароматным хлебом. Зодчий собрался сказать какую-нибудь банальную глупость, но девушка сама подбежала к нему, поцеловала в щёку и произнесла с обидой в голосе:

— Обещал через день приехать, а прошла почти неделя!

Несколько секунд Зодчий безуспешно боролся с нахлынувшими чувствами: отправляясь в поселение, он был готов ко многому, но к подобному развитию событий — едва ли…

— Ну, чего молчишь? — требовательно спросила Наита.

— Я Легонта жду… — осторожно произнёс Зодчий.

— Отец в кузнице задержался. У нас есть несколько минут!

— Отец?.. — осипшим голосом спросил Зодчий.

Девушка удивлённо посмотрела на него.

— Странный ты какой-то… — сказала она тихо.

— Да я…

В этот момент где-то недалеко послышался громкий разговор, спасший Зодчего от необходимости лгать и изворачиваться. Девушка молча выпорхнула из комнаты, успев на прощанье стрельнуть на Зодчего игриво-озорными глазками. Дверь широко распахнулась, в комнату стремительной походкой вошёл Легонт. Он приблизился к Зодчему и заключил его в объятия.

— Ты не представляешь, как помог нам! Тот сплав, состав которого ты предложил, — мы смогли получить его!

Зодчий собрался возразить, но в это мгновение словно пелена спала с его глаз — он вспомнил слова, произнесённые им всего несколько дней назад именно в этой комнате:

«…Есть документальное свидетельство того, что в жестокой битве на реке Гидаспу воинами Александра Македонского был взят в плен индийский царь Пор, получивший ранение в правое плечо, оказавшееся незащищённым дорогим панцирем. Что же касается самого панциря, на который градом сыпались стрелы и тяжёлые дротики, то к величайшему изумлению македонцев, он не имел ни царапин, ни вмятин и выглядел так, словно его только что изготовили великие мастера кузнечного искусства. Поразились греческие воины и индусским мечам, способным рубить камни, не оставляя на теле меча зазубрин.

Это первые документально подтверждённые свидетельства того, как европейцы встретились с необыкновенным по твёрдости индийским железом. Именно после этого оно стало широко известно странам Ближнего Востока и Европы под названием «булат». Хотя само слово произошло от персидского «пулад», что означает — «сталь». Больше всего европейцев поражало то, что булатный клинок можно согнуть в кольцо и носить в качестве пояса, и что тончайшая газовая шаль — новая забава богатых дам, — падая на лезвие булатной сабли, рассекалась пополам…»