Николай Петри - Судороги Земли

— Почему именно сейчас? — спросил Зодчий.

— Туман делается плотным. Они всегда в это время выползают… А вот и первый гость. — Гоблин указал рукой куда-то влево.

Зодчий присмотрелся. Действительно, там, где потоки воды с шумом устремились в сторону естественного оврага, появились «мыши». С большого расстояния было непросто определить, кого сегодня дарит выходцам Переход. Это могли быть любые грызуны или даже мелкие хищники. Главное, ни те, ни другие опасности для заставников не представляли.

— Я же говорил — курорт! — подал голос Гоблин. — Из-за своих небольших размеров, «мыши» не могут стабилизировать тело в новых условиях. Они разрушаются в первые минуты существования. Обычно, большинство из них даже до контрольной черты не доходит. А для самых неугомонных у Фархада припасён новоиспечённый сюрприз!

Свой монолог Гоблин произнёс, сидя спиной к Зокону, чем выражал полное пренебрежение происходящим. Зодчий беззаботности своего товарища не разделял, потому что именно в этот момент из поредевшего тумана прямо на заставников густым облаком повалили летучие мыши. Их были сотни или даже тысячи. Шелест крыльев покрыл собой все остальные звуки. Неслышно стало ни свиста вырывающейся под большим давлением воды, ни хруста металла, раздираемого неведомыми силами, — и то и другое поглотил неприятный сухой звук вспарывающих воздух крыльев.

Очень быстро небольшое серое облако превратилось в огромную веретенообразную тучу, остриё которой оказалось направлено на охранный щит. Через минуту в однородной плотной массе стали различимы не только отдельные части тел невероятно крупных летучих мышей: большой бугор плечевой кости, крупные ушные раковины с незамкнутым снизу краем, кожистый выступ — козелок — перед слуховым проходом, но и другие рукокрылые — крыланы. Летучие собаки и лисицы, выглядели менее устрашающе, хотя отдельные экземпляры имели размах крыльев до одного метра.

— Тебе стоит на это взглянуть… — посоветовал Зодчий Гоблину.

— Да что я там не видел! — отмахнулся Гоблин, продолжая смотреть в другую сторону.

В этот момент стаю атаковал Фархад. Его установка начала вращаться, принимая наиболее удобное для стрельбы положение. Затем одна за другой в сторону стаи ушли десять «специальных» стрел. Прошло несколько томительных секунд, и начавший надоедать шелест раскололся чередой громкий взрывов. Гоблин вскочил на ноги, с тревогой озираясь по сторонам, но быстро успокоился, вместе со всеми продолжая следить за происходящим.

Мыши летели плотным облаком, и все стрелы, выпущенные Фархадом, нашли своих жертв. Сами взрывы проделали в стае большие бреши, после чего на землю пролился настоящий дождь из отдельных фрагментов: когти, фаланги пальцев, хвосты, жёсткие перепончатые крылья… Оставшиеся рукокрылы оказались дезорганизованы, словно в результате одного из взрывов потеряли вожака. Летучие мыши хаотично заметались из стороны в сторону, сбивая друг друга. Их совершенная эхолокация либо не помогала, либо животные, по какой-то причине, больше не могли генерировать ультразвуковые сигналы.

В результате до щита долетело всего несколько десятков мышей, да тройка ночных крыланов. Все они оказались настолько истощены недолгим перелётом, что подвергались распаду прямо в воздухе, опадая на землю грязными мыльными хлопьями.

— Все бы они так! — мечтательно изрёк Гоблин, разглядывая белёсые хлопья.

— Странный в Зоконе снег… — неожиданно сказал Агути.

Гоблин удивлённо посмотрел на него.

— Чего это тебя на лирику потянуло? — спросил он.

— Да так… — отмахнулся Агути. И почти сразу добавил: — Пошли к Фархаду.

Они нашли его копающимся в поворотном механизме.

— Вот тебе и техника! — скривился Гоблин. — Сбил трёх мышат и уже ремонтом занялся!

— Отстань… — огрызнулся Фархад и обратился к Агути: — Ну, как?

— Впечатляет! — ответил он. — Эх! Нам бы вчера твою машинку!..

— Ничего, — уверенно пообещал Фархад, — мы на ней и на «тигров» успеем поохотиться, и на «зывунов»!

— Лично я могу и без охоты обойтись, — философски изрёк Гоблин.

— Теперь это едва ли получится… — задумчиво произнёс Агути.

Все посмотрели в сторону успокоившегося Зокона. Фонтаны, истощив свои ресурсы, исчезли. Туман почти рассеялся. Последние грязные струи торопились присоединиться к обильному потоку на дне оврага.

«Холостой» Переход закончился…

— Нет, такой вариант не пойдёт! — горячился Зодчий, когда они вчетвером сели обдумывать новую модель охранного щита. — Опасность «громового» Перехода заключается в том, что ограниченное число заставников — допустим, пятнадцать — не смогут сдержать одновременно и «зывунов», и «лис», и «тигров».

— Что ты предлагаешь? — спросил Фархад, продолжая рисовать что-то на листе ватмана, лежащего перед ним.

— У заставников должна быть возможность отсидеться в укрытии, пока силы не уравняются.

— Ну, ты даешь! — воскликнул импульсивный Гоблин. — Значит, заставники храбро отсиживаются, пока «зывуны» в поселение поспешают! Так что ли?!

— Не так, — спокойно ответил Зодчий. — Какая польза в том, что лавина зверья сомнёт нас и спокойно потечёт дальше? Наша главная задача в любом случае, понимаете — в любом! — сохранить заставников. Для этого нам необходимо мобильное укрытие, способное в критическую минуту защитить всех. При этом, находясь в укрытии, мы должны иметь возможность активно атаковать.

— Кажется, я понимаю, о чём ты говоришь, — сказал Фархад. — Нам нужен своеобразный «троянский конь»?

— В некотором роде… — согласился Зодчий.

— Тогда посмотри на этот рисунок.

Фархад повернул к Зодчему альбомный лист, и все принялись внимательно изучать торопливый набросок.

— Гениально! — выдохнул Гоблин.

— Есть немного… — скромно потупил взор Фархад.

— Интересное решение, — медленно произнёс Агути.

— Ничего особенного, — притворно равнодушно вздохнул Зодчий, — но… с хреном пойдёт!

Все громко расхохотались.

Через пять дней на заставу прибыл отряд из десяти поселенцев. Троих Зодчий знал (юнцы, которым он помог при последнем Переходе). Ещё с двумя сталкивался, когда бывал в поселении. Оставшихся пятерых видел впервые, хотя взгляд одного из них — рослого зеленоглазого юноши — показался знакомым. Зодчий покопался в памяти, но вспомнить юношу не смог, зато его имя сразу врезалось в память — Сиф.

Старшего над поселенцами звали Рабус. Словно оправдывая звучное имя, Рабус носил густые рыжие усы, скрывавшие и губы, и редкую улыбку, отчего десятник казался не в меру строгим и даже хмурым. Рабуса Зодчий знал хорошо, поэтому не волновался по поводу возможных трений, которые неизбежно могли возникнуть при постоянном проживании бок о бок столь разных социальных групп.