Николай Батин - Столыпинский галстук

– И все же жаль, князь, что ваша крепость мне не сдалась. Чудесная могла бы быть пара.

– Может быть. Но уверяю вас, скоро вы обо мне забудете.

– Это очень смелое утверждение. Мне кажется, вы преувеличиваете, ― с вымученной улыбкой ответила княжна.

Танец закончился, и князь повел даму к ее месту.

– Я никогда не бросаю слов на ветер. Ждите, я извещу вас, когда представится возможность познакомить вас с мужчиной вашей мечты.

…Княжне плохо спалось в эту ночь. Но настроение грусти и печали, что не оставляли ее со дня рождения наследника Алексея, сменилось робкой надеждой в преддверии чего-то необыкновенного. Князь Карамышев был из числа тех людей, кому нельзя было не поверить.

А Странник в эту же ночь прикидывал, как организовать знакомство княжны Елены с Галахадом, последним из рыцарей, не связанным до сих пор узами Гименея.

В самом конце 1912 года Владимир Ильич Ульянов-Ленин находился в Кракове, куда переехал с женой и тещей из Парижа летом того же года.

Он сидел в одиночестве в небольшом кафе в центре города, обдумывая последние новости из России, которые привез Каменев. Новости были весьма любопытными и требовали осмысления. После заявления России о своем нейтральном статусе, что весьма удивило Владимира Ильича, престиж династии Романовых в стране значительно укрепился. Этому способствовали и проправительственные издания, которых в России в последнее время значительно прибавилось. Еще большую роль в изменении общественных настроений стало играть радио, которое весь заканчивающийся год активно и за государственный счет внедряло правительство Столыпина. Возможности для воздействия партийных изданий на общественное сознание резко уменьшились. Об этом и рассказал прибывший из Санкт-Петербурга Каменев.

– Разрешите, Владимир Ильич?

Ленин с некоторым удивлением и недоумением посмотрел на остановившегося у столика незнакомого высокого мужчину с кружкой пива в руке: пустых мест в зале кафе было достаточно. Впрочем, обращение по имени-отчеству свидетельствовало о том, что господин знал его, хотя лидер партии РСДРП и не мог вспомнить незнакомца.

– Присаживайтесь, сударь. Но разве мы знакомы?

– Нет. Разрешите представиться: Карамышев Алексей Николаевич.

Страннику было удивительно вживую услышать этот знакомый по столь многим фильмам голос с легкой картавинкой.

– Постойте-ка…

– Да-да, тот самый Карамышев. Правая рука Столыпина, председатель ЧКГБ. Я прибыл для встречи с вами по поручению Петра Аркадьевича. Хотя, не скрою, инициатором такой встречи выступил именно я. Мне было очень интересно увидеться с таким выдающимся человеком, как вы, и обсудить некоторые темы, представляющие взаимный интерес.

– Ну, батенька, насчет выдающегося вы несколько…

– Не скажите, Владимир Ильич, не скажите. Ваша главная теоретическая работа «Материализм и эмпириокритицизм» весьма и весьма примечательна, хотя и не бесспорна в некоторых моментах.

– Вы знакомы с ней? ― живо откликнулся Ленин.

– Знаком. Но сегодня мне хотелось бы поговорить с вами не о философии, а о более практических вещах, если вы ничего не имеете против.

– Отчего же, сударь, можно и поговорить. В конце концов, не зря же вы проделали такой путь…

– Вот именно. Тем более, что от итогов этого разговора ваша жизнь может очень сильно измениться, Владимир Ильич.

– Вот как? Интересно, батенька. Каким же образом?

– Начнем с того, что вы можете стать отцом.

– Что???

– Да, Владимир Ильич, вы не ослышались. Мы в курсе проблем со здоровьем у вас и Надежды Константиновны. У нее ― генитальный инфантилизм, а у вас ― последствия увлечений молодости, когда вы, как сами выразились в одном из писем соратникам, «многонько пошлялись». Да так, что пришлось лечиться в специальной клинике в Швейцарии, где вам, впрочем, не слишком-то помогли.

– Вы хорошо осведомлены, сударь, ― сухо заметил Ленин после некоторой паузы.

– Должность обязывает, Владимир Ильич, много знать о наших друзьях и наших врагах.

– К какой же из этих категорий вы относите меня?

– А вот это мы с вами и должны выяснить. Но, чем бы ни закончилась наша сегодняшняя беседа, примите от меня вот это. ― С этими словами Карамышев положил на стол перед Лениным небольшую картонную коробочку. Это дар Российского Правительства для вас и вашей супруги. Если хотите, жест доброй воли, который ни к чему не обязывает. Внутри ― две таблетки, голубая и розовая. Голубая ― вам, розовая ― для Надежды Константиновны. Гарантирую, они помогут решить ваши проблемы со здоровьем. Это экстракты сильнодействующих лекарственных трав, произрастающих в Сибири и на Дальнем востоке, с экзотическими добавками в виде измельченных органов некоторых животных, там обитающих. Уссурийского тигра, например. Изготовлено по древним тибетским рецептам. Берите, не сомневайтесь. ― Карамышев усмехнулся. ― Если бы мы хотели вас устранить, мне не было нужды лично отправляться в эту поездку. Еще раз повторю: это ни к чему вас не обязывает.

После некоторых колебаний Ленин все же спрятал коробочку в карман.

– Что ж, благодарю, Алексей Николаевич. Так может, перейдем ближе к делу?

– Извольте. Скажите, Владимир Ильич, как вы отнеслись к инициативе России объявить о своем нейтральном статусе?

– Был изрядно удивлен, не скрою. Не ожидал, признаться, от Николая II столь решительного шага.

– Понятно. Однако, исходя из сути и смысла этой инициативы, вы одобряете ее?

– Империалистическая война, которая назревает в Европе, послужит интересам только империалистам, ее развязавшим, но никак не народам европейских стран. Им она не нужна. То же самое относится и к России.

– Значит, одобряете?

– В целом, да. Хотя… ― Ленин слегка замялся, подыскивая слова для продолжения фразы.

– Вы хотели сказать, что войну империалистическую можно было бы попытаться использовать для создания революционной ситуации в странах Европы?

– Именно, сударь, ― Ленин взглянул на собеседника с некоторым удивлением.

– Ваша позиция понятна. В целом, она совпадает с позицией правительства России. Кроме вопроса о революционной ситуации, естественно, ― улыбнулся Карамышев. ― А теперь перейдем к революции, раз уж мы затронули тему. Скажите, а для чего нужна революция в принципе? Ведь цели, которые ставит перед собой ваша партия, могут быть решены и без того, чтобы прибегать к столь кардинальным мерам?

– Нет, батенька. Только революция и последующая диктатура пролетариата могут избавить этот самый пролетариат от оков эксплуатации.

– Вот у нас с вами и наметились первые разногласия. В чем глубинный смысл марксистского учения? В переустройстве общественных отношений таким образом, чтобы распределение материальных благ после этого переустройства стало более справедливым. Согласны?