Юрий Корчевский - Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя

– Как же ты так ухитрился, купец?

– С обозом к Москве, домой, из Суздаля возвращался. Буран метет, мороз крепкий. Заплутали немного – путь-то санный замело. Замерзать стали, деревья принялись рубить, костры жечь. Вроде до утра кое-как дожили. А домой вчера приехал, разделся, согрелся, горяченького поел, попил. А ночью криком кричал, так болят, как будто грызет их зверь невидимый.

– Плохо дело, купец. Как звать-то тебя?

– Герасим.

– Пальцы отрезать придется.

– Да ни в жизнь! Как же я без пальцев? Кто меня кормить будет?

– Жить без пальцев будешь, и ходить тоже. А если ничего не делать, обе ноги пропадут. Омертвели пальцы-то; гниль вверх пойдет – придется по колени ноги отнимать.

Купца прошибла слеза. Потом он в ярости сорвал шапку и швырнул ее на пол:

– Вот жизнь проклятая! Куда ни кинь – всюду клин! Режь!

Ему тут же дали наркоз и удалили по четыре пальца на каждой стопе. Большие пальцы удалось сохранить – они самые главные, опорные.

Отойдя от эфира, купец сначала матерился, как последний разбойник. Потом пришел в себя и первым делом посмотрел на ноги.

– Слава богу, целы!

– Целы, Герасим! И даже по большому пальцу на каждой стопе удалось сохранить. Плясать не будешь, но ходить – вполне. Полежишь у меня неделю, а то и дней десять – мази поприкладываем, перевязки поделаем.

– А лошадь как же? Она же у лекарни стоит! Замерзнет, да и кормить надо.

– Что же ты сам приехал, без родни?

– Одни бабы дома. Мать-старуха, жена да три дочки. Кому ехать?

– Тогда сказывай помощнику моему, где живешь – он лошадь домой вернет. Жалко животину!

Купец объяснил, как к нему добраться.

– На Варварке – там церковь на углу, третий дом по правую руку. Спросишь дом купца Яхонтова – меня там каждая собака знает. Только пусть он не говорит моим, что пальцы отрезали, пусть скажет – лечится, мол. А то день и ночь выть будут. Придет время – сам вернусь, на ногах.

– Как изволишь. Ваня, все понял?

– Как не понять? Так я поехал?

– Давай.

А через час пришел к Никите еще один обмороженный – на этот раз служивый. Этот верхом ехал, поморозил левую ногу – с той стороны ветер дул, а у него на ногах сапоги.

Сапог с портянкой разрезать пришлось – нога распухла и приобрела багрово-черный цвет. Стопу вынуждены были ампутировать.

Наркоз давала Наталья, а оперировал Никита без помощника. Постарался по максимуму ногу сохранить и потому вычленил стопу по плюсневым костям, сохранив пятку. Хромать будет, но ходить без протеза сможет.

С протезами вообще была беда – не делал их никто. У кого нога по колено ампутирована, сами выстругивали деревяшку, крепили ее ремнями к бедру и поясу. Ходить было неудобно, деревяшка тяжелая.

Да что инвалиды – на больных чиновников внимания не обращали. Коли выжил – повезло, а нет – стало быть, Бог прибрал. Естественный отбор, а по сути – варварство. А сколько каждую зиму в Москве, как и по всей Руси, замерзало бездомных, нищих, да и просто сбившихся с санного пути? И находили их только по весне, когда стаивал снег.

Мини-стационар не пустовал, все десять коек были постоянно заняты, плановые операции выполнялись в порядке очереди. Да и что такое десять мест для огромной Москвы? Конечно, жили тогда в Первопрестольной не миллионы, как сейчас, а сотни тысяч, но и лекарня только одна. И рад бы Никита расшириться, да здание уже не позволяет. И даже купи он больше – где персонал взять?

Прошла зима с ее холодами и метелями, отшумела, отгуляла веселая Масленица. Повеяло теплом. Солнце светило ярче, день удлинился. Снег стал ноздреватым, набух водой, превращаясь в кашу днем и замерзая по ночам. В такую погоду не знаешь, как и одеваться. Утром в шубе куда как хорошо, а в полдень уже жарко, пот в три ручья по телу течет.

Дороги в окрестностях Москвы развезло, расквасило. Днем они были вообще непроезжими, лишь под утро торговые люди еще пробирались с товаром да крестьяне с припасами с огородов и полей, что летом собрали. Полозья саней ломали замерзшую за ночь ледяную корку, проваливались в ледяную кашу, и лошади выбивались из сил, волоча за собой сани с грузом.

Но и купцы своего упустить не хотели. Еще неделя-другая – и на санях уже не проедешь, как и на подводе, а реки льдом скованы, суда на берегу своего времени ждут. Кто не успел за зиму запасов сделать – вовсе беда. Только торг и выручал, однако же цены на нем поднялись: за труды да за риск купцы свою копейку получить желали.

В распутицу все старались дома сидеть, даже городские – на улицах слякоть и грязь непролазная.

Но по мере того, как сходил снег, из-под него появлялись кучи мусора, а иногда и трупы. Кто замерз по пьянке, не в силах добраться до дома после царева кабака, кого за медный грош разбойники жизни лишили. Убивали-то бедных – богатые на возках ездили, с охраной из добрых молодцев. И с каждой такой находкой по городу слухи ползли, перевирались, украшались жуткими подробностями.

В один из промозглых, не по-весеннему холодных дней на прием к Никите заявился невзрачный человек. Понять по одежде, кто он такой, не получалось.

– Как звать-то? Чем на жизнь промышляешь? – поинтересовался Никита.

– Головы рублю, палач я, – скромно представился пациент.

Никита невольно отодвинулся – так близко палача он видел впервые. Даже как-то не по себе стало. Встретились две противоположности: он, Никита, людей лечит, старается жизнь им спасти, а напротив него сидит человек, лишающий их жизни, – как белое и черное. Да ладно бы еще – жизни лишал, так ведь он еще и пытает несчастных на допросах. На дыбе подвешивает, суставы выкручивает, ноздри рвет, языки отрезает – прямо страшное кино, только реальное.

Видимо, палач узрел на лице Никиты отвращение или брезгливость и сказал обиженно:

– Работа как работа, не хуже других иных. А звать меня Антипом.

– Ну ладно, Антип, – слегка усмехнулся Никита, – рассказывай, где, что и как болит.

Никита не делил пациентов на бедных или богатых, мужчин или женщин – каждый человек хочет быть здоровым. Но палач? Его руки в крови не по локоть даже – по шею! Да, бывают болезни неприятные, дурно пахнущие, вроде гнойников, даже смердящие невыносимо – как остеомиелит со свищом, или внешне выглядящие не просто ужасно, а тошнотворно. Неподготовленный человек после таких зрелищ в обморок упал бы или не ел неделю.

Никита же воспринимал это как данность. Человек не виноват, что с ним приключилась беда. А вот сейчас пересилил себя с трудом. Это каким же каменным сердцем нужно обладать, каждый день пытая людей или рубя им головы? Наверное, для такой службы надо вовсе не иметь нервов, сострадания, милосердия и много чего еще.

Все-таки он собрался и осмотрел палача.