Евгений Шепельский - Фаранг

И все время я пытался найти тех, кто сотворил из меня урода.

Безуспешно.

Безуспешно до того самого дня, как меня-Джорека по-настоящему убили.

Но с обликом я постепенно научился справляться.

Меня вновь куда-то везли. Скрипели колеса, рыдван подскакивал на брусчатке.

— Сегодня великая ночь! — произнес мужской голос.

— Сегодня прекрасная великая ночь! — произнес голос номер два. Мужской.

— Ночь сбывающихся надежд, — произнес третий голос. Мужской.

Ну да, в ковене Измавера — только мужчины.

Моей шеи коснулся серебряный нож — плашмя.

От яростной пронзительной боли я застонал и полностью включился в реальность.

— Тс-с, — сказал первый голос, — не вздумай ерепениться, мандрук. Лежи тихо… пока не довезем. У нас тут кругом… серебришко!

И это было истинной правдой. Я вдыхал его запах — белый раскаленный запах смертельного для меня серебра. В фургоне было шесть человек — и у каждого по серебряному клинку, фатальному для оборотней, и цепи — тоже серебряные, чтобы хлестать по лицу, телу, если попробую сбежать. Все караульщики — маги. Лексикон у них, правда, как у дворовых гопников, но чему удивляться, коли сам глава ордена ведет себя как бандит?

Под одеждами у магов были кольчуги.

Я начал кое-что соображать.

Намеченная на сегодня акция — совершится. Если я убью Сегретто.

«Стук-стуки-стук!» — били подковы о булыжную мостовую.

Падаль, как и велела принцесса, выбросили на помойку. Маги нашли ее, подобрали.

Я лежал смирно и слушал мощные удары своего сердца. Боль в шее медленно отпускала. Караульщики переговаривались открыто, называя меня «этот». Хм, вот как — уже не Джорек, не Лис, не придурок, и даже не «бубочка-пупочка». Просто — этот. Занятно.

Аппетит проснулся и не желал засыпать. Организм истратил на регенерацию слишком много сил. И пить тоже хотелось.

Я был все в той же окровавленной одежде, высохшей, задубевшей. Хотя бы переодели для приличия. Ага, на лодыжках и кистях рук нет стальных обручей-кандалов, где-то в районе пуза — залитый кровью мешочек с драгоценностями.

«Стук-стуки-стук!»

Я лежал, прикрыв глаза. Маги обменивались нервозными репликами. Мое сердце билось учащенно.

«Стук-стуки-стук!»

Спустя десять минут мы прибыли. Меня вытолкнули на пустынную огромную площадь. Впереди возвышался массивный фасад с острыми башнями, между которыми находился исполинский, выложенный золотой черепицей купол. Главный храм Спящего в Кустоле.

Луна висела в безоблачном небе молочно-белым, налитым яблоком мертвых. Протяни руку и срывай, и ешь… пока окончательно не превратишься в мертвеца.

Полнолуние.

Лунный свет жалил мое лицо, глаза, проникал до самого сердца.

Маги ковена взяли меня в кольцо. Цепи готовы захлестнуть, мечи — пронзить. Я сомневался, что раны от серебра позволят мне пробежать — буде я надумаю удрать — даже полдюжины шагов. Я упаду и буду корчиться от чудовищной боли, пока меня не спеленают, чтобы все равно доставить туда, куда нужно.

В храм. Там — один из входов в Яму. Так говорил недоброй памяти корчмарь… или сам Ормазар? Не помню…

Я смотрел на луну прищурясь, по лицу стекали струйки пота. Свет волчьего солнца достигал моего сердца и будил там зверя.

Никогда не думал, что луна способна светить столь неистово, ярко. Дитя города, где ночью горят фонари… Впрочем, тут фонари были тоже — по краям площади. Однако их погасили. Я принюхался: погасили недавно, фитили еще теплые. Вечные лампы, разумеется, привилегия богатых. Для улиц города сгодятся обычные масляные. В домах вокруг площади тоже ни единого огня. Народ затаился.

У подножия храма лежала глубокая чернильная тень, похожая на бездонную яму. Широкий портал без дверей — входи всяк страждущий. Мы и вошли. Короткий притвор, и вот мы в центральном нефе. Выстеленный мрамором звонкий пол, массивные колонны у стен и нависающий колокол центрального купола: все выглядит величественно, грозно, как говорится — «Кайся, грешник, или будет тебе ата-та!»

Снопы лунного света падали из стрельчатых окон, расположенных на высоте трех человеческих ростов. Иного света в храме не было.

Меня повели к массивному алтарю на ступенчатом мраморном возвышении. Там теснились какие-то фигуры. Множество других фигур пряталось за колоннами. Люди с оружием… Маги и их гвардия в доспехах. А куда делись служители Спящего? Видимо, их попросили на выход — да так настоятельно, что они не сумели отказать.

Попробовал различить лица фигур у алтаря, однако ночное зрение выключилось — маловато у меня оставалось силенок после возрождения. Организм без еды спешно убирал расширенные возможности, чтобы сохранить основной функционал.

Внезапно я уловил чей-то знакомый запах, но не успел сообразить, кем же это так неприветливо пахнет, ибо в сей момент в храм проскользнул Душегуб.

Его смрад мгновенно перебил всю мою синестезию кроме той, что направлена на самого Душегуба.

Я учуял гнилостно-желтый завиток из своего сна, только теперь он распустился огромным зловонным цветком-хищником из тех, что за миллионы лет эволюции навострились привлекать мух запахом гнили. Прикрыл глаза… Душегуб неслышно крался следом за нашей группой, прячась в глубокой тени за колоннами. Маги и гвардейцы, мимо которых он шествовал, вжимали головы в плечи, их сердца начинали отчаянно колотиться.

Как бы не сикнулся кто ненароком: Ормазар стыда не оберется. Но они не разбегались с воплями, да и моя группа не паниковала. Вывод: Душегуб им друг либо союзник.

На меня вдруг снизошло самурайское спокойствие. Чему быть — того не миновать. Схватка с Душегубом, очевидно, предрешена. Но, в любом случае, я не стану убивать Авриса Сегретто.

На возвышении подле алтаря ждали меня Ормазар, Раузер и Бромбак. Кронгайма, однако, не было. Видимо, осуществлял свою часть плана. Одеты маги были для битвы — куртки со скрытыми под ними кольчугами, штаны и башмаки. У поясов — короткие клинки и жезлы; у Ормазара простенький, тот, что видел прежде, у Бромбака и Раузера — серебряные с навершиями, куда вставлены островерхие кристаллы.

— Здравствуйте, гости дорогие, — промолвил я. — Dzenkuyu bardzo.

— Здравствуй, существо, — сказал Ормазар, и вечная лампа в его руках засветилась тусклым светом. На алтаре возлежала высеченная из мрамора скульптура человека в длинной тоге. Нет, не человека, бога. Лет так шестидесяти, если к богам применимо понятие старения, возраста. Окладистая борода и легкая добрая улыбка в углах губ. Глаза закрыты, спит. Измавер, сдается мне, при жизни, вернее, до засыпания, был приятным малым.

Ормазар щелкнул его по носу — с болезненным показушным презрением.