Олег Верещагин - Там, где мы служили...

Он был в плену. То есть, с ним произошло то самое страшное изо всего, что может произойти с солдатом на войне, иначе не определишь. Память подсовывала полускелеты в тюремной яме Диффы, но мысленно Витька признавался, что сейчас на самом деле всё намного хуже.

Он был в плену у существ, даже отдалённо не напоминавших людей.

Тихо шевельнув мышцами правого бедра, он понял — кобура пуста. Забрали пистолет, гады… С ним-то ещё оставалась надежда пробиться.

Витька сделал глубокий вдох и сел, открыв глаза — и неожидано ощутив прилив боли в пальцах левой руки.

Было сыро, душно, довольно тепло. Он находился в лесу, видимо, далек от реки. Шумела молодая листва на деревьях — погода успела поменяться, как по волшебству, лес вокруг казался хоть и мокрым, но радостно мокрым, по-настоящему весенним, солнце вышло и светило вовсю. А вокруг стояли эти твари.

Их было много. Очень много. Они пялились на парня своими бессмысленными глазами и о чём-то переговаривались. Да. Переговаривались. Коротко, односложно, но — они говорили. И, конечно, о нём. О Викторе Ревке, которому сегодня исполняется шестнадцать лет.

Страшно.

— Проклятье! — не выдержал, выдохнул он. Получил тычок под рёбра; ткнувший его мутант что-то проквакал. — Ничего не понимаю, что ты бурчишь… — ответил Витька. Вспомнилось, как их учили вести себя на допросах. Но это всё — для людей и людских счётов. Пусть даже перед тобой «расчеловеченные» людоеды или просто дикари. А тут… Витька понял вдруг, что этим существам до людских войн нет дела. Они, скорей всего, воспринимают всех, вообще всех, не таких, как они — как опасность, как врага.

Он попытался встать. В шею уперся наконечник копья — костяной. Витька невольно застыл, откинув голову, чтобы ослабить смертоносное давление. Правильней всего, впрочем, сейчас было бы броситься вперёд, на копьё — и быстро умереть. Но Витька хотел жить. Очень. И он не сделал этого. Лишь процедил беспомощно:

— С-сволочи…

Копьё отодвинулось. Его стали поднимать — он оттолкнул лапы и встал сам. Толчок в спину направил его вглубь леса. Витька огрызнулся:

— Не пойду!

Толчок повторился — более сильный, уже с уколом.

— Не пойду никуда!

В него уперлись сразу два копья — в затылок и в грудь в вырезе рубашки. Подошедшая спереди ещё одна тварь — безоружная — отстранила переднего копейщика и вдруг с силой, неожиданной силой, ударила Витьку по голове.

Витька вскрикнул от неожиданности — почему-то он не думал, что они могут драться вот так, голыми лапами — но не упал, а ударил в ответ, чисто инстинктивно, ногой. Классическое «фуэтэ задней ногой в лицо». Человеку удар пришёлся бы под челюсть; мутант получил его в своё уродливое подобие носа.

Пронзительный, полный странно человеческого изумления, визг оборвался. Плечом Витька отбил упиравшееся в него сзади оружие и нанёс второй удар, локтем между глаз на развороте, наверняка…

В тот же миг брошенная петля жёстко захлестнула горло — и Витька не устоял на ногах…

…Мерное покачиванье могло свести с ума. Хотелось кричать и биться о прутья клетки — но они были оплетены какими-то лианами с длинными, в палец длиной, шипами — острыми и твёрдыми, как сталь.

В этом Витька уже убедился.

Тащившие «паланкин»-клетку твари двигались через лес не очень быстро, но уверенно. В клетке вместе с ним находились трое местных — примерно одного с ним возраста, типичные махди со всеми признаками вырождения.

Они двигались через густые странные леса Йотунхейма уже третьи сутки. Пленных не морили голодом — поило водой, правда, с запашком затхлости. И кормили вяленым мясом — маленькими тушками каких-то существ вроде белок. Мясо было жёстким и несолёным, однако Витька заставлял себя и пить, и есть, а часть порций отбирал у местных — они его откровенно боялись, лишь чуть меньше, чем жутких пленителей. В первый раз они пытались что-то возражать, но Витька быстро и хладнокровно избил всех троих в кровь.

Больше вопросов и претензий не возникало.

На ночь клетку не открывали. Больше скверной пищи и воды бесила собственная нагота. Витька, как и все люди его поколения, не видел в ней ничего стыдного или противоестественного — но у голого в сто раз меньше шансов удачно сбежать. Кроме того, без одежды ему было холодно, временами так холодно, что по ночам он не мог спать. Прикасаться же к местным — заставить его согреть телами — он брезговал, и не мог преодолеть этой брезгливости.

Он уже понял, что мутанты не воспринимают ни его, ни махди, как разумных существ — скорей как опасных животных. Особенно опасен был он — его добавочно привязали за шею ремнём к клетке. Ремень был из того же волокна, похожего на металл. И на этот раз его просто нечем было пережечь.

А ведь такое растение человечеству весьма и весьма будет полезно, думал Витька, когда потихоньку всё-таки пробовал ремень на разрыв. Бесценная вещь…

Вообще он вёл себя спокойно. Временами. Правда, жалел, что не заставил себя умереть там, где была такая возможность… но теперь он хотел уже просто бежать. При первой реальной возможности.

Вслушивался он и в язык тварей. Но это был язык, в котором слова — короткие и для человека вряд ли произносимые без долгой мучительной тренировки — были лишь вспомогательным средством при движениях лап, хвоста, головы и даже изменениях цвета кожи. Причём, видимо, инстинктивных. Лингвистические способности у Витьки были неплохие, да и служба способствовала их развитию — но тут речь шла не о лингвистике.

Уже в первый день своего плена он понял интересную вещь. Среди мутантов были «офицеры» и «солдаты». Офицеров имелось с десяток, они выделялись размерами, уверенным поведением и тем, что часто общались друг с другом. Солдат — гораздо больше… но они скорей напоминали полуавтоматы: почти не разговаривали и ничего не предпринимали без команды.

Это было важно. И Витька это запомнил особо.

Сильного отчаянья он сейчас уже не испытывал. Понимал, что его не найдут, хотя будут искать — Йотунхейм огромен и практически неисследован. Значит, бежать можно лишь самому. И надеяться — лишь на себя. Бежать же — совершенно необходимо. Во-первых, человек находился в униженном положении, оставаясь в плену у этих тварей. Во-вторых… во-вторых, при пассивном поведении из этогоплена надежд на возвращение не было точно. Ни конца войны, ни десанта спасателей — ни-че-го.

И Витька, отойдя от первого шока, был уверен, что ему — повезёт.

А вот испугать его тварям этим всё-таки удалось. На вторую ночь «офицеры» выволокли из клетки всех местных, и вскоре из темноты донеслись отчаянные выкрики и истошный вой. Витька был уверен, что этих дурачков убили — но вскоре их буквально зашвырнули обратно в клетку. Где-то через полчаса. Добиться от них вразумительного ответа о том, что с ними делали, Витька не мог, внешне никаких повреждений на них заметно не было… и от этого было ещё страшней, если честно. Его не тронули, и это — тоже настораживало сильней.