Олег Верещагин - Там, где мы служили...

— Мало, — согласился Витька. — Дворянам трудно в Ротах служить. Они часть Империй. Поэтому они в основном в национальных армиях служат. Да вы не хуже моего это знаете… вы ведь… — Витька помедлил. — Вы ведь Сатана? Ну, так вас называли, да?

Черноволосый не удивился. Только наклонил голову в знак согласия. Потом задумчиво усмехнулся:

— Как обычно это ты сказал, даже обидно. Раньше это произносилось куда ярче и пафосней.

— Ну, вы же сами просили без пафоса… — хмыкнул Витька.

— И тебе ничуть не страшно разговаривать с Сатаной? — осведомился атлет.

— Страшно было моему отцу, — тихо сказал Витька. — Когда случилась ядерная война, а потом — Безвременье. Вот ему было очень страшно. Но он с друзьями не сломался, а вам надавал пинчищ под копчик, и вы сюда забились в конце концов. Так мне-то чего вас бояться? Это вы — боитесь.

— Я — боюсь?! — в голосе атлета было изумление. Потом он стал зловещим: — Ну и что ты ещё скажешь?

— Что я ещё скажу… — Витька задержал дыхание, потому что ему всё-таки было очень страшно. Но продолжал он насмешливым и задумчивым тоном: — Я скажу, что, как видно, совсем плохи у вас дела, если вы одного-единственного самого обычного штурмовика так старательно окучиваете.

Черноволосый отошёл к стене. С интересом, склонив голову к плечу, посмотрел на Витьку. С ног до головы. С головы до ног. Спросил:

— А ты сам не боишься боли? Не боишься смерти? — хлопнул себя по лбу: — Э, может быть, ты в бога веришь в какого-нибудь — я слышал, остались ещё такие чудаки… И ты думаешь, что там, после неё, что-то есть? Я тебя разочарую — ничего там нет. Всё. Конец. Даже ада нет.

Витька помотал головой.

— Не в этом дело… Просто… я же вам говорю — я давал клятву. Чего я боюсь, чего не боюсь, боль или смерть — это всё не важно. И кто вы — не важно. Я не могу нарушать клятву.

— Да почему?! — досадливо бросил черноволосый.

— Да потому, что тогда это буду уже не я, — просто пожал плечами Витька.

— Глупости, глупости! — поморщился атлет.

— Вы можете думать, что хотите и говорить, что хотите. И даже делать, что хотите. Может быть, вам даже удастся меня сломать. Но тогда я точно буду уже вам бесполезен. Всё просто.

— И никаких сомнений? — тихо спросил Некто. Сатана. Вполне реальный, как реальны были сожравшие Солнце багровые тучи Безвременья. Ну… это так думали ослабевшие и отчаявшиеся, что — сожравшие. А на самом деле — всего лишь пленившие. И Солнце — оно вернулось. Потому что не все отчаялись. Не все опустили руки. Не все согласились умереть или превратиться в нелюдь.

Витька стал прямей.

— А в чём тут сомневаться? — искренне удивился он. — Меня родили отец и мать. У меня серые глаза. Мой родной язык русский, и по весне на дубе распускаются зелёные листья. Если вы не способны понимать очевидных вещей, то вы просто глупы.

— Я глуп? — голос по-прежнему был тихим. Смешно, но Витька ощутил некую неловкость, словно в споре грубо задел человека. — Мда. Неужели в тебе настолько глубоко пустила корни вся та чушь, которой тебя учили?

— Я не понимаю, о чём вы, — признался Витька. — Но меня на самом деле учили, сколько я себя помню, учили все вокруг, что данное слово надо держать. А прежде чем давать — хорошенько подумать. И лучше молчать, если есть хоть какие-то сомнения — сможешь ли ты его сдержать. Я доброволец. И я дал слово.

— А если бы я смог показать тебе… убедить тебя, что твои лидеры — лгут? — голос был вкрадчив, и Витьку прошиб пот. На миг он ясно представил себе: всё ложь. Всё вокруг. Вся его жизнь. Чудовищная, огромная, бесконечная и бездонная ложь. Наверное, на его лице ясно читались его ощущения, потому что Некто чуть прищурился. Это был прищур сытого довольного кота, и Витька встряхнулся. Не может быть таких глаз у того, кто искренне хочет помочь другому в его заблуждениях!

От облегчения при этой мысли — пошатнуло. Но повторять своих мыслей вслух Витька не стал. Он спокойно ответил:

— Это тоже всё равно. Клятва есть клятва. Как говорит один мой… друг — «еs muss was Lediges in der Deich». [60] «В дамбе должно быть что-нибудь живое» (фризонск.) После катастрофического наводнения VII в. фризы на протяжении столетий отвоёвывали у моря обратно свою страну. Титаническая борьба (самые длительные по времени непрерывные и самые масштабные по сумме работы известные действия в истории Человечества) с морем вызвала к жизни жуткий обычай: в каждую новую дамбу замуровывали заживо девочку 8-12 лет. Обычай этот продолжался вплоть до XVI века, возродился ненадолго во времена Безвременья и начала Серых Войн. В указанное время это присловье является официальным девизом фризов в составе Англо-Саксонской Империи. Он символизирует готовность каждого фриза отдать жизнь ради общего дела.

— Оооооо… — почти театральным жестом атлет прикрыл глаза ладонью.

И в этот миг Витька метнулся к столу, на котором лежал его пистолет.

Подняв руку, Витька коснулся пальцами того места на голове, где пульсировала боль — и, закричав, окончательно пришёл в себя. Справа над виском волосы слиплись в сосульку, голова была рассечена до кости. Болели рёбра, почки, саднило губы, ломило в паху, горела спина. Он не помнил точно — но, похоже, его били всё то время, что волокли в камеру.

А он находился именно в камере — гладкие белые стены, пол, потолок, дверь без намёка на ручку. Под потолком — решётка из толстых деревянных прутьев. Мелкоячеистая, утилитарная. Белый пол был заляпан кровью, и Витька понял, что его били ещё и здесь, а он катался по полу. Помнить этого он не помнил… да и к лучшему.

Юноша сел и внимательно, постанывая сквозь зубы, осмотрел себя. Похоже, ничего сильно не повреждено, да и кровь не столько налита, сколько размазана. Оп. А медальон-то цел… не посмели сдёрнуть, что ли? Витька улыбнулся и вскрикнул — подсохшие губы лопнули в нескольких местах, брызнула кровь. Вспомилось, как выстрелы — быстрые, слившиеся в очередь — отшвырнули черноволосого атлета к стене, как он с изумлением на красивом лице завалился на пол… Может, он никакой не… не этот? Не кто он говорил? И Витьке удалось его убить?

Хорошо бы… но — вряд ли. Похоже, тут и правда обосновалась Тварь. Как… как остаток тьмы Безвременья, пытающийся задержаться, зацепиться за мир. И вряд ли у Витьки хватит сил — покончить с ним. Сообщить бы, кому нужно… но, видимо, и выбраться отсюда уже не удастся.

За окном было светло — начинался новый день. Всю ночь провалялся без сознания… Теперь придётся ждать темноты, а пока — пока отдохнуть. Заставить себя отдохнуть. Лишь бы за ним днём не пришли… И лучше не думать, куда и как его тут могут… приспособить. А то можно рехнуться. Запросто.