Владимир Свержин - Трактир «Разбитые надежды»

— Как я пойду?! Я же босая!

— И голая! — невесть чему обрадовался юнец.

— Да, верно, — буркнул Лешага. — Ну-ка быстро отдай ей мою «кикимору», пусть накроется. А обуви нет. Ладно, покуда на плечах тебя понесу. Марат, бери вещмешки! — Леха без усилий, рывком взвалил девушку на плечи, как пойманную лань. — Только не кричи, — то ли приказал, то ли попросил он. — Не заставляй жалеть, что не притопил тебя. Все. — Он встряхнулся, поудобнее размещая груз. — Уходим, — страж быстро осмотрелся, проверяя, не оставил ли за собой иных следов, кроме примятой травы, и, удовлетворенно сложив губы в сухую ухмылку, кивнул. — Давай, быстро-быстро.

Идти с живым грузом на плечах было нелегко. Девушка то и дело ерзала, возмущалась грубостью и жестокостью злобных нелюдей, похитивших ее. Причем все это прямо на ухо виновнику своих бед. Не смущаясь этим, воин шел, слушая лес, но более того прислушиваясь к новым непонятным ощущениям, не отпускавшим его с того момента, когда он в первый раз увидел плещущуюся в искрящейся воде девушку. Это видение настолько захватило его, что он не чувствовал ни ее веса, ни усталости от быстрой ходьбы, ни восхищенного взгляда Марата, бредущего следом.

Время от времени страж осматривал глухоманные заросли верхним зрением. Похоже, сейчас они были одни в этом бескрайнем лесу. Не считая, конечно, всевозможного зверья, вольготно и беззаботно коротающего бесконечный жизненный круговорот.

«Погоня есть, — думал Лешага. — Как же ей не быть!» Он поставил себя на место старосты. В многолетних странствиях ему довелось повидать всякого. В том числе наблюдать, как селения избавляются от нахлебников, выгоняя тех в Дикое Поле и безвозвратно забывая о ненужных сородичах. Табу! Любое воспоминание о них — под запретом. Все они, вчерашние ремесленники и скотоводы, даже старые воины, — жертвы страшной, не ведающей пощады хищницы по имени Нужда. Если не умрут они, умрут все. А значит — ушел и пропал, нет — вроде и не было. А там, глядишь, повезет до Трактира добраться, тогда и вовсе — живи и радуйся.

Но Лилия не такая. Уж он бы точно снарядил погоню, он бы точно пошел за ней по самому зыбкому и запутанному следу до самого края земли. Вот как за Бурым.

Леха с ужасом поймал себя на мысли, что поставил какую-то девчонку, о которой знает лишь имя, да то, что она дочь старосты, вровень с побратимом. «Нет, что за ерунда. А, ну конечно, ведь я же думал, ставя себя на место ее отца! Хотя староста уж точно бы не пошел на край света за Бурым. Вот ведь незадача! — Мысли его смешались. — Что ж такое происходит?!»

Он вновь сосредоточился на собственных ощущениях. Нежная, гладкая кожа, которой он касался руками, вызывала неведомое прежде чувство, от которого невесть почему начинало сладко колотиться сердце. Ему совершенно не хотелось отпускать пленницу. Его шершавая, как дикий камень, ладонь будто сама тянулась мягко погладить девушку, совсем легко, как плачущего малыша. И смотреть на нее, смотреть, не отрываясь, надеясь уловить то самое выражение радости и счастья.

Вдруг почему-то вспомнилась мать. Она иногда ерошила и без того всклокоченные волосы на его затылке, приговаривая что-то глупое, но ласковое. Дочь старосты абсолютно не походила на его мать, но ему вдруг захотелось, чтобы она тоже запустила маленькую свою ладошку в его длинные жесткие волосы и что-то говорила, говорила, спокойное, увещевающее, голосом, от которого тепло и умиротворение разливается по всему телу.

— Послушай, — между тем со слезой в голосе твердила девушка, — если ты вернешь меня отцу, он тебя наградит. Но если ты не раздольник и не «этот», зачем я тебе?! А так, клянусь, ни тебе, ни твоему страшилищу ничего плохого не сделают. А если хотите, можете даже в поселке остаться. Ты вон какой сильный, для таких людей всегда дело найдется.

Лешага молча шагал вперед, словно не замечая горестных сетований пленницы. Он не сумел бы объяснить ей, что не сможет жить в ее селении. Никак не сможет. Потому что, хорошо это или нет, но он идет своим путем. «Не опоздайте встать на путь воина, — говорил Старый Бирюк, напутствуя побратимов. — И помните — не человек прокладывает путь, а путь делает человека». Он не мог вот так взять, да и рассказать ей о Буром, обо всей прошлой жизни. Очень хотелось, но не мог. Слова разбегались, точно переполошенные куры, завидевшие лесного кота.

Между тем девушка продолжала:

— Ну, сам подумай, меня же кормить надо, а еды всегда не хватает. Или ты, — в голосе ее послышался ужас, — хочешь, чтобы он меня съел?!

— Марат тебя не тронет, — не сбавляя хода, пообещал Леха.

Они шли до темноты с парой коротких, на триста вдохов, привалов, едва достаточных, чтобы размять затекшие плечи, немного помахав руками, да смочить рот водой из фляги. Ко времени ночевки Лилия, казалось, уже вполне смирилась с незавидным положением. Она даже пару раз улыбнулась, заговорила, спросила, из каких краев явилась эта странная парочка. С аппетитом доев удава и пойманного Лехой зайца, она искренне похвалила Маратову стряпню, к неописуемому восторгу чешуйчатого.

Лешага смотрел на девушку с неподдельным изумлением, не в силах понять, отчего вдруг ему совершенно расхотелось избавиться от нее. Хотелось с ней говорить, и чтобы она говорила с ним. Но дочь старосты, казалось, не замечала пристального внимания молчаливого и оттого еще более грозного воина. Зато она довольно непринужденно общалась с юнцом и не раз одобрительно кивала, слушая его речи. Тот же, ободренный вниманием слушательницы, заливался певчим дроздом, стараясь рассеять ее страхи рассказами о далеких землях, таинственных замках и благородных воинах. Леху это почему-то злило. Взяв себя в руки, он постарался отвлечься: с немалым трудом переполовинил один из поножей и стал вдумчиво ковырять в нем дырки, чтобы изготовить девушке некоторое подобие обуви, какие-никакие сандалии. Сквозь дым костра до его слуха доносились произносимые вдохновенным голосом строки:

Леха вновь почувствовал жесткое недовольство невесть чем. Речистый драконид внезапно стал жутко раздражать его. Вот ведь! Он постарался отогнать накатившее вдруг раздражение, но оно засело целым пучком заноз и не желало никуда уходить.

— Марат! — окликнул он юнца. — Я спать! Когда луна будет вот над этим деревом — разбудишь. На вот подошвы, закрепи ремешки в отверстиях так, чтобы их можно было привязать к ноге.

— Как скажешь, напарник! — улыбаясь невесть чему, крикнул чешуйчатый.

— Чего шумишь?! — шикнул Лешага. — Гостей созываешь?! Ишь, разгалделся. Тоже мне, напарник нашелся! — буркнул он, укладывая под голову вещмешок и зажимая в пятерне рукоять автомата.