Алексей Штейн - Грудь в крестах

Ну, тварь, теперь — беги! — говорю я, поднося спичку к соломе. Как пламя охватило весь пучок полностью, приказываю уже морщащимся от жара парням — Отпускай!

Не долго она пробежала, метров сто по улице. Переборщили, видать, со смолой. Бывает, первый раз все же, технология еще не отработана. Рот я ей велел завязать, потому и не кричала считай. Ну, все, упала, значит все. Добивать не надо, горит неплохо. Хуже, чем покрышка, но этой мерзавке хватит. Теперь остальные.

— Поджигай! — машу Вилли. Тот закидывает в соломенную крышу заготовленный факел, и дом занимается. Гори-гори ясно, мать вашу деревенскую поленом в ухо! Тем, кто внутри, рты мы не завязывали, и кричат они все. Не очень долго. Я думал, придется добивать, тех, кто в окна полезет — ан нет. Скоро унялись все. А там и рвануло внутри — бомбы эти самодельные я велел внутри дома разложить. Вот и все. Но не совсем.

— А теперь, скоты вы эдакие — вам пять минут на сборы! Все, кто не успеет — сгорит. Вместе со своим домом. ВСЕ! Пошли вон, животные!.. Парни, готовьте факелы. Спалим, к демоновой бабушке, все это бандитское гнездо!

Тем, кто жил в той стороне, куда нам идти, повезло чуть больше. У них было времени больше на сборы. Минут на несколько. И вот уже — вчера у них были квартиры, а сегодня недоумение, чумазые дети и немного вещей. Горит сажа, рыдают младенцы. И толпа этой сволочи с котомками, стоят, смотрят угрюмо. Радуйтесь! Радуйтесь, сволочи, что вас не сожгли заживо! Неблагодарные какие, счастья свое не знают, только что родились второй раз… В селе нашлась телега, в которую впрягли трофейную драгунскую лошадь. На телеге все трое раненных — Хумос пока лучше всех, Саша и приблудный поровну хреново. И мы стоим, пятеро, ждем Петруху и Борьку, они еще отжигают. Вот и они… чорт, кого они там тащат еще? На месте пристрелить не могли?

— Кто это? Что за дерьмо ты сюда приволок — напускаюсь я на Петруху — Какого хрена, я ж приказал — кто не все — того на месте!

— Я… это… командир, она того… в том доме, ну, что пустой стоял… я ее там поймал..

— И что? Патронов нет, стрелять как разучился?

— Ну… это… я подумал…

— Заткнись. Ну-ка, ты кто такое?

Кто такое, кто такое. Девка, вот кто такое. Растрепанная и немытая. Но волосы вот ведь смешно, в косичках. И чем-то напомнила ту, повешенную баронскими офицерами в валашском пограничье. Только эта темненькая. И глаза серые. Такие, про которые и говорят «утонуть» мол в них. Красивые глаза, чего говорить. И с какой-то безуминкой. Да и вся девка… Ничего. Лет пятнадцать-то есть, а то и больше. Помыть, причесать… Понятно, чего Петруха ее не стрельнул — жалко. Ладно…

— Кто такая, спрашиваю? Чего там делала, чего пряталась? Говори, пока жива — пугаю я уже. Прошла злость, не трону я ее, но пугать надо — Давай, быстро!

— А вы кто? — голосок смешной, звонкий и даже дерзкий. Охренела что ли совсем, еще меня допрашивать будет, сопля малолетняя?! — Вы же из Рисса, я форму вашу знаю! Вы из Рисса, военные, да?!

— Ты… Ты того! — нет, все, ушла злость вся, опять батарейки сели, не могу снова накрутить себя, отдых нужен… — Ты мне тут не того! Отвечай!

— Скажите! Скажите мне! — вдруг она кидается ко мне и прямо-таки виснет на рукаве — Вы из Рисса? Из Рисса, да?

— Из Рисса — кажется, начинаю я соображать, в чем дело — Так… А ну-ка, девонька, рассказывай, кто ты такая и откуда… Это твой дом пустой стоял? И вообще, как тебя звать-то?

— Меня зовут Мари, господин офицер…

Думал, я, сейчас девка и поплывет, расплачется, как у их бабьей породы принято. Ан нет. Крепкая. Как убедилась, что мы из Рисса — успокоилась, и сухо и четко, по-военному практически, все рассказала. Отец ее, бывший рисский пограничник, в свое время спутался с контрабандистами, ну и рванул в какой-то момент с семьей от греха через ленточку, как колечко стало вокруг подельников сжиматься. Он успел, а у подельников колечко на шее и затянулось, веревочное. Ну а тут и жить остался, и неплохо жил, с местными дружбу водил, и, в общем-то, никаких таких терок не имел. Даже помогал кому-то, и разговоры об замужестве старшей дочери водил.

Но люди же — такие козлы. Как началось — нагрянула к нему местная самооборона — те самые трое, судя по ее описанию, которых мы завалили. Пришли подло, типа в гости. Отца топором со спины убили, мать и сестер… ну ясное дело. Брата закололи. Она успела убежать, да никто и не гнался. Жила все время в лесу, а питалась чем найдется, в неразграбленом соседями саду фрукты какие-то подбирая по ночам. Остальное-то в доме все мал-мал ценное повынесли на тот же день. Сама до того в дом ходить боялась. Ну а как увидела пожар, а до того стрельбу слышала — решила пробраться посмотреть, что такое. Да одежду в доме поискать, резонно решив, что коли в селе пожар, то не до нее станет, а одежка ей нужна — сарафан на ней драный-предраный. Тут-то ее Петруха и поймал.

— Господин офицер — закончила Мари свой рассказ — Простите великодушно, не знаю как Вас правильно величать…

— Я не офицер, Мари, и вряд ли им стану. Я только сержант. Все меня тут зовут просто «командир». Ну или по имени — Йохан. Я с севера. Можешь меня звать и так.

— Господин сержант… А можете Вы мне дать Ваш револьвер? Ну, пожалуйста!

— Револьвер?!

— Да… Ну пожааааалуста!

— Хм… — Ну и глазенки у этого чертенка! Честные-наивные, прозрачные, как хрусталь. И просит так, словно леденец… Что за чорт, что во мне такое шевелится, даже ведь не поймешь — то ли кобелячье что-то, то ли отцовские какие-то чувства. Или вообще все вместе. Так и педофилом стать недолго… И ведь как же хочется. Хочется ДАТЬ ребенку игрушку. Вот прямо глядя в эти серые огромные глазищи дать то, что она просит. Хочется увидеть ее радость… Что за чорт знает что вообще такое происходит-то… А, плевать! Сую руку в карман френча — Револьвер, говоришь?.. А ты умеешь с ним обращаться, Мари?

— Да, господин сержант! У отца был раньше револьвер, и он меня научил, сказал, на случай если придут его арестовать… Но тут у нас не было револьвера, и вообще я была в саду…

— Ну… На. Держи. Осторожнее, он заряжен! — Я протягиваю на ладони девочке маленький бульдог — Там всего пять зарядов, детка. Но ты не бойся, теперь тебя никто не оби…

Бам!..Бам-бам!..Бам! — четыре выстрела вылетают почти очередью — и четверо деревенских мужиков опускаются на землю, схватившись за животы. Мари скачет, азартно высунув язык, кого-то высматривая в шарахнувшейся толпе, подпрыгивает, вытянув руку — Бам! — Ого, отлично, хедшот! Щелкает дважды в холостую курок, и девочка разочарованно опускает оружие.

— Хм… А ты, смотрю я, разбойница, дитя мое… но при этом хорошо стреляешь! Чем тебе помешали эти селюки? Нет, я не против, просто интересно…