Роберт Маккаммон - Граница [litres]

Слава богу, Воупу хватило его английского, чтобы понять, что от них требуют. Он остановился, следом встали Джефферсон с Рэткоффом.

– Давай в дом, – приказал тот же, мотнув стволом винтовки в сторону двери. – Давай-давай, шевелись!

– Сэр, – начал было Джефферсон, – мы не…

– Заткнись! Шевелите задницами! Пошел!

– Вы нам мешаете, – сказал Воуп. – Это не разрешается.

– Вот зараза, да я сейчас пристрелю вас тут на месте! Ну, с кого начнем?

Он вскинул винтовку, целясь в Рэткоффа. Джефферсону показалось, что маленький человечек хочет задать стрекача, и быстро заговорил самым вкрадчивым, самым сладеньким голоском истинного торговца:

– Не торопись, Берт, не думаю, что это будет разумно. Воуп, лично я не хочу, чтобы меня сегодня пристрелили прямо на улице. Мы должны исполнить все, что от нас требуют. Ведь мы тебе очень нужны, тебе понятно?

Воуп уставился на него, и эти несколько секунд показались Джефферсону вечностью. Черт возьми, в любую секунду винтовки могут выстрелить. Но Воуп, видно, все понял.

– Правильно, – сказал он.

Они вошли в дом, Воуп шагал впереди. В убогой и грязной передней комнатке на полу валялись пустые консервные банки и прочий мусор. Здесь сидел еще один человек, вооруженный револьвером. На левой стороне его лица остался след от ожога, а впалые глазки смотрели дико, как у безумного. В этой мрачной комнатке, оклеенной выцветшими, кое-где оторвавшимися обоями, была еще и женщина, худющая как скелет. Возраст, да и все остальное, что ее касалось, определить было трудно, потому что ее лицо закрывали жиденькие каштановые волосы, а руки она сложила там, где должна была находиться грудь. Время от времени она вздрагивала, словно вспоминала о зимних холодах.

– Откуда вы здесь взялись? – спросил главный, наставив ствол Воупу в грудь.

– Порядочно.

– Я спрашиваю: откуда, придурок?

– Да к дьяволу все это, – встрял человек с револьвером, приставив ствол к голове Воупа. – Жратва есть? Снимай свой рюкзак, посмотрим, что там у тебя.

– Ребята, лично я из Квинса, Нью-Йорк, – сказал Рэткофф, вскидывая обе руки; на лысине его снова блестел пот. – И я не хочу…

– Заткнись! – рявкнул второй человек с винтовкой, седовласый, с длинным подбородком и в очках, перемотанных изоляционной лентой, с треснувшим правым стеклом. – Ты что, не слышал, что сказал Джимми? Скидывай рюкзак!

– Пища имеется, – сказал Воуп. – Для вас – нет.

– Что ты тут лепишь нам, сволочь! Мы жрать хотим! Скидывай, иначе шлепнем тебя на месте!

– Нет, – сказал Воуп.

– А чего это он не моргает? – вдруг заговорила женщина слабеньким, тоненьким голоском, в котором, казалось, тоже слышались отзвуки безумия. Посмотрите на его глаза… он же совсем не моргает.

Главный опустил винтовку, схватился за рюкзак Воупа и принялся стаскивать его. Воуп стоял не двигаясь и по-прежнему не моргая, а Джимми все так же прижимал револьвер к его голове.

– Я бы на вашем месте не стал этого делать, – мягким голосом начал Джефферсон.

Но на них его слова не произвели никакого впечатления. Парни были совсем отмороженные и явно не шутили. Кое-как состряпанный каркас черепа Воупа, казалось, в неуловимый миг переменился; Джефферсону почудилось, что с лица человекообразного горгонца слезает маска, а то, что под ней, проталкивается наружу. А еще Джефферсон ощущал, что в комнате как будто сжимается пружина некоей энергии, и он съежился, чтобы быть готовым, когда она разожмется.

Вдруг из коридора в комнату вошел мальчик. На вид лет четырнадцати, светлые волосы до плеч. Челюсть подвязана грязной тряпкой, левая рука на такой же грязной перевязи. Глаза с нездоровыми синяками под ними смотрели озадаченно. Он подошел к женщине и обнял ее здоровой рукой.

– Это и есть тот самый мальчик? – спросил Джефферсон.

Воуп не ответил. С него стащили рюкзак. Лицо его оставалось таким же непроницаемым, как и раньше. Взгляд устремился куда-то в пространство.

– Это и есть тот самый мальчик? – снова задал вопрос Джефферсон, уже громче.

Вдруг правая рука Воупа покрылась чешуей с желтыми пятнами и черными и бурыми полосами. Там, где была ладонь, возник острый желтый шип, усеянный черными шипами поменьше, которые, в свою очередь, тоже были колючие и извивались, словно каждый из них представлял собой самостоятельное живое оружие. Воуп с яростной силой выбросил эту «руку» – впрочем, не длиннее обыкновенной человеческой – вперед, и колючая штуковина на конце, в которую превратилась ладонь, вошла прямо Джимми в живот, пронзила его насквозь и выскочила сзади, заляпав пыльные обои лохмотьями легких, печенки, желудка и прочих органов, располагающихся у человека в брюшной полости. С треском, как трость, сломался его позвоночник, но, падая на пол, Джимми судорожно нажал на спусковой крючок револьвера, и пуля попала в голову Воупа. Из раны хлынула жидкость, очень похожая на человечью кровь, но горгонец и бровью не повел, будто совсем не испытывал боли.

Конечность Воупа подхватила бедного Джимми и на глазах у оцепенелого от ужаса главаря и всех остальных швырнула в противоположную стену с такой силой, что тело пробило в ней дырку.

Главарь прижался спиной к противоположной стене и вскинул винтовку. Но и левая рука Воупа, преобразившись в покрытую желтыми, черными и бурыми пятнами машину убийства, как змея, бросилась вперед и, вытянувшись не меньше чем на четыре фута, нанесла удар. Ладонь превратилась в черную голову рептилии с красными щелеобразными зрачками и сверкающими металлом клыками. Она зубами вцепились в винтовку, мгновенно вырвала ее из рук этого человека, мотнула головой и прикладом нанесла ему страшный удар, размозжив лицо всмятку, в то время как покрытая острыми шипами правая конечность пронзила грудь другого с винтовкой и, словно циркулярная пила, вышла у него со спины. И это окровавленное тело Воуп отбросил в сторону, как ненужный мусор.

Застывшие в ужасе Джефферсон с Рэткоффом смотрели, как змея Воупа сомкнула разинутую пасть на голове бросившейся бежать женщины. Челюсти рептилии с омерзительной легкостью сокрушили ее череп и кости лица. Мозги выдавились на пол, и женщина со смятой в бесформенный, окровавленный комок головой рухнула на пол.

Тем временем мальчик сорвался с места и, жалобно скуля, попытался удрать в коридор. Джефферсона передернуло: отвратительнее звука он в жизни не слышал. Сознание его помрачилось, словно кто-то, пожалев его, щелкнул выключателем и свет погас, избавив его от этого зрелища.

Он понимал, что Воуп еще далеко не закончил.

Рука Воупа с колючками на конце неестественно вытянулась, из плеча выскользнул пятнистый чешуйчатый питон и метнулся вслед за мальчиком, да так быстро, что трудно было проследить; это копье вонзилось мальчику в спину, пронзило его насквозь и вышло спереди. Тот задрыгал ногами, тело его задергалось, Воуп оторвал его от пола, поднял и почти изящным движением, словно похваляясь своей силой, швырнул мальчишку в другую стену, на которой Джефферсон не мог не заметить изображение молящегося Иисуса. От удара иконка упала на пол, и пыльное стекло разлетелось на осколки.