Владимир Корн - Волки с вершин Джамангры

— Нет. К тому же все длилось какое-то мгновение.

— А как он выглядел?

И снова молчание, после чего я услышал вместо ответа вопрос.

— Даниэль, скажи мне, почему Пятиликого всегда изображают человеком почтенного возраста с благообразной бородой с проседью?

— Хороший вопрос, не знаю, что и ответить. Возможно по той причине, что люди проецируют его на себя. Небезосновательно полагая, что мудрость приходит только с возрастом. Что, справедливости ради, бывает далеко не всегда. А сам ты по этому поводу что думаешь? И вообще, почему он — не женщина?

— Не догадываюсь, потому и спросил. Даниэль, он совсем молод. Моложе тебя и даже меня.

— Господа, разрешите мне нарушить ваше уединение? — как будто и просьба, но Тереза направила своего коня так, что теперь он оказался между нашими. — Интересно, о чем это вы так таинственно переговариваетесь?

— В основном обсуждаем виды на урожай, леди Тереза, — не моргнув глазом, ответил Клаус.

— Ой ли?! Для дам давно уже не секрет, что мужчины по большей части обсуждают их.

А заодно хвалятся своими победами, мнимыми или действительными. Что порой становится для самих дам причиной горьких слез.

— Нам бы и в голову не пришло: это же против чести! — глядя на нее со значением, горячо уверил сар Штраузен.

Что было понятно, ведь о наших встречах Клаус ничего не знал, а Тереза определенно ему нравилась.

— Кстати, пользуясь случаем, хотелось бы попросить немного рассказать о родном Гласанте.

Не думаю, что город так уж его интересовал, но куда приятнее разговаривать с красивой женщиной о чем угодно, а не выслушивать мои обвинения в предстоящем голоде.

— Да что о нем много рассказывать? — Тереза пожала плечами. Которые благодаря особому фасону платья для верховой езды были обнажены, а они у нее точеные. — Город немал, и в наших краях уступает только Клаундстону, но остальное! Вечные крики прожорливых чаек, вонь на берегу от гниющих водорослей, тесные кривые улочки. А эта матросня с прибывающих в порт кораблей! Они же раздевают глазами! И постоянно слышишь от них непристойности, причем в полный голос. Никакого уважения к людям благородной крови. Быдло — оно и есть быдло! Нет, как бы мне хотелось перебраться в столицу! Уверена, подобного там не происходит.

И Тереза, как показалось — со значением, посмотрела на меня. Я удачно сделал вид, что ее взгляда не заметил. Единственный увиденный портовый город — Квандстор, мне по-настоящему понравился. И крики чаек не раздражали, и от водорослей чувствовал не вонь — запах. Острый, ни с чем не сравнимый, но запах. А на матросов всегда поглядывал с легкой завистью. Все они бывали в экзотических странах, где другие обычаи, пища, развлечения и сами люди. Там, где возможно, побывать не удастся никогда.

Между Терезой и Клаусом завязался оживленный разговор, но я уже их не слышал, вспоминая разговор с ночным гостем, у которого такая своеобразная манера говорить. Как будто бы и акцента нет, и в словах поставлены правильные ударения, и тем не менее, что-то с его речью было не так. Как будто он долго не говорил на языке, на котором мы общались. Но действительно, чтобы я мог бы попросить у Пятиликого? Цель для своей никчемной жизни? Славу, богатство, что-то еще? Я и сейчас, когда успел немало поразмыслить над этим, ответа не находил. Мертвых действительно вернуть к жизни нельзя. Как и невозможно перенестись на много лет назад, когда были живы мама и папа. Но даже, если бы смог, чтобы мне это дало? Пережить их смерть, вернее, убийство на моих глазах еще раз? Или хотя бы попытаться что-то изменить? Как? Предупредив? Отец прекрасно все знал и, тем не менее, ничего не смог сделать. Я и сам выжил совершенно случайно.

И все-таки, как же хотелось, чтобы у меня было такое же детство, как и у многих других. Чтобы мама рассказывала перед сном сказки, чтобы ждать с нетерпением прихода отца, который обязательно принесет какое-нибудь лакомство, или игрушку. Или даже просто погладит по голове. Разве это так много?

Мне было всего несколько лет, когда их не стало. Но почему-то на всю жизнь запомнились сказанные однажды отцом слова. После случая, когда я, раздосадованный проигрышем в какую-то детскую игру, наговорил своем сопернику кучу злых слов. В том числе, что род его настолько захудалый, что хуже только у нашего конюха. Не знаю, как узнал отец, но он сказал.

— Даниэль, любой человек имеет право смотреть на другого свысока только в том случае, если помогает ему подняться. Запомни это, и обязательно передай своим детям, когда они у тебя появятся.

Передавать мне пока некому, но передам обязательно, если они у меня когда-нибудь будут.

И все-таки кто он, мой ночной гость, который не любит вино из ежевики? Очередная моя парейдолия, или прав настоятель Игнатиус, и я всячески пытаюсь отрицать очевидное?

— Ой, такой красивый лужок! — посреди разговора с Клаусом восхитилась Тереза. — А какие на нем цветы! Непременно нужно посмотреть на них поближе.

И девушка, ловко пустив коня вскачь почти с места, умчалась по направлению к ним.

— Восхитительная особа! — глядя ей вслед, заметил сар Штраузен. — И, по-моему, у меня есть шанс.

— Вполне может быть, — пожал плечами я.

Ну а почему бы и нет? Видно же, что Тереза привыкла ни в чем себе не отказывать. И почему бы ей вдруг не испытать чувство к сыну одного из самых богатых и влиятельных людей Ландаргии? Встречи со мной? Кто из нас не делал ошибок? Не удивлюсь, если Тереза попросит, чтобы я держал втайне от Клауса все то, что между нами произошло. Но предупредить Клауса, был обязан.

— В разговоре с Огюстом Ставличером, бургомистр недвусмысленно намекнул, что лучше держаться от нее подальше.

— И почему?

— Во избежание неприятностей с родней Терезы, а власти у них в этих краях, судя по его же словам, больше чем у короля. Имеются прецеденты, хоть в подробности он не пускался.

— Это ты мне как моя нянька говоришь? Или просто приревновал?

— И то, и другое сразу.

— Буду иметь в виду. Кстати, Даниэль, давно хотел рассказать тебе, но все случая не было.

— Что-то важное?

— С какой стороны посмотреть.

— Ну так не откладывай.

— Вернее, признаться.

— Сар Штраузен, не тяни!

— В общем, отец в письме настоятельно рекомендовал задержаться в Нантунете. Пока либо все не успокоится, либо не прояснится.

Я посмотрел на него, и он был совершенно серьезен.

— Получается, решение отправиться в Клаундстон стало полностью твоим, вопреки его воле?

— Полностью.

Святой Пятиликий, а я все корил отца Клауса в легкомыслии. И еще в том, что он не обладает всей информацией. И вдруг оказывается, что его сын поступил на свое усмотрение. Подвергнув ненужному риску и себя и других. «Любого другого на конюшне плетьми бы выпороли, и поделом!», — зло подумал я. И все-таки сдержался.