Владимир Корн - Волки с вершин Джамангры

Их кривые длинные сабли заработали с бешенной скоростью, а лошади вертелись так, что через какие-то считанные секунды сопротивляться нашей атаке попросту было некому. И еще мне хорошо запомнились широко раскрытый от изумления рот, а также вытаращенные глаза Александра. Наверное, я и сам в тот момент выглядел точно также. Нет, мне удалось ударить два раза шпагой, и даже кого-то убить, но то, что сделали Евдай и его люди!.. Это была настоящая бойня.

— Вперед! — снова скомандовал я, пришпоривая Рассвета.

— Сарр Клименсе! — раздалось позади, заставляя обернуться.

Евдай указывал окровавленной саблей в сторону, противоположную от той, куда нам и требовалось. Поначалу я скрипнул зубами — этого еще только не хватало! Затем, признав полусотню всадников, которая на полном скаку мчалась по лугу, облегченно выдохнул: ею была никто иная, как регулярная кавалерия армии его величества Эдрика Великолепного. Более того, скрытые холмами, доносились до нас топот коней и крики, и там могли быть только атакующие наемники Курта Стаккера.

— Нет, это надо же! — все не переставала удивляться Тереза. — Подвергнуться нападению пиратов в нескольких днях пути от побережья!

— Случаются коллизии, — невозмутимо пожимал плечами, а заодно пытался поразить девушку своей учёностью лейтенант королевской армии Ландаргии Митрон сар Фигель. Так вовремя прибывший к нам на помощь. С ней сар Фигель был определенно знаком, поскольку они друг друга поприветствовали.

Нет, ну а что — человек, который если не спас, то весьма нам помог. Приятной наружности, строен, и к тому же умен — чем не герой для ее романа? Тереза наверняка считала иначе, поскольку поздоровалась с ним доброжелательно, но ничуть не более того. С самой Терезой оставалось только согласиться — встреча самая что ни на есть неожиданная. Которая, кстати, объяснилась довольно легко.

— Мы преследовали их от побережья, — рассказывал сар Фигель, — но потеряли след.

— Ну и как они вообще на нем оказались, на побережье? — тут же поинтересовался Виктор.

— Во время нешуточно разыгравшегося шторма пиратский корабль попросту выбросило на берег, — невозмутимо пожимал плечами Митрон. — В укромной бухточке в дне пути от Гласанта. Тем, кто спасся от разгула стихии, не оставалось ничего больше, как отправиться вглубь Ландаргии, чтобы в конечном итоге попасть в Нимберланг.

— Так они именно оттуда?

— Нет, из Гвунама. Но имели нимберлангский патент. Возможно, им бы и удалось, но не смогли преодолеть соблазна, когда на их пути оказался крохотный Селькьяр, где они успели натворить всяких бед.

— И что теперь с ними будет?

— Справедливый суд и виселица, леди Тереза. С пиратами у нас короткий разговор — никакого снисхождения!

Особенно если вспомнить о бургомистре Ландара. Ну да, бесчинствовать на морях имея патент чужой страны — это одно. Но когда он выдан собственной — это же совсем другое, никакого сравнения.

— Что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался я у Игнатиуса, когда мы продолжили путь.

И он отлично меня понял. Не то чтобы я верил в то, в чем пытался убедить Игнатиус, ведь вся моя предыдущая жизнь настаивала — чудес в ней не бывает, но сомнения все же появились.

— Полагаю, обычная случайность, господин сарр Клименсе, — не замедлил с ответом настоятель Дома Истины. — Слишком все сложно. Буря, разбившийся корабль, спасшиеся выбрали именно тот путь, который и пересекся с нашим.

— И все-таки шанс есть?

— И все-таки шанс есть.

— А для чего все затеяно? Так сказать, в глобальном масштабе?

— Нам ли об этом знать? Но глубоко убежден — великие дела не делаются с помпезностью. Я подразумеваю под ней — войны, катаклизмы, мор и прочие потрясения.

— Откровенно говоря, не понимаю вас.

— Представьте себе, вы ведете свою паству к только вам известной цели. Во времени вы не ограничены, но только не в средствах.

Единственное, что сейчас разумел — речь шла о Пятиликом. Но каким образом он может быть ограничен? Если принимать во внимание, что всемогущ.

— Грубый пример, сарр Клименсе. Чем бы вы не занимались, средства у вас тоже ограничены. Той честью, или представлением о ней, которые вы имеете. Но иногда возникает ситуация, когда пойти против нее — благо. Не лично для вас, вообще. Вы встанете перед выбором, и либо не сможете через себя перешагнуть, либо все-таки сделаете это. Собственной волей, заставят ли люди, обстоятельства, что-то еще… Так вот, у того, о котором мы сейчас и говорим, выбора нет никогда, а заставить его невозможно. Он порицает многие вещи и явления. Войны, чрезмерную гордыню, алчность, распутство, жестокость, да вы и сами всех их знаете. Но никогда за них не наказывает. Иначе к чему все провозглашенные им идеалы, если он сам же их и нарушает? И еще он говорит, что все люди равны. Хотя бы по той причине, что они — часть его самого, и его подобие. И как можно разделять тогда людей на низших, и тех, кто стоит выше? А еще, знаете, если бы это пришло не из его уст, оно стоило бы того, чтобы люди придумали сами.

— Но он неограничен во времени.

— Но он неограничен во времени. И потому будет пытаться раз за разом довести начатое дело до конца. В то время как ему будут противостоять те, кто никакими методами не гнушается.

«Да уж, незавидное положение! — скептически подумал я. — Жить, причем бесконечно, в свое удовольствие не получится, а дело изначально безнадежно. И в чем искать себе утешение? В тех редких праведниках, что находятся?»

Чтобы там ни говорила Тереза сар Самнит, но Гласант понравился мне с первого взгляда.

Да, Гладстуар куда больше его, но рядом с ним нет никакого моря. Улочки не такие уж и кривые, в Гладстуаре есть и позамысловатей. Упоминал — море мне всегда нравилось. И спокойное, как спящий у твоих ног пес. И настолько подверженное гневу, что целые города исчезают под его единственной волной. А стоящие на якорях или спешащие куда-то под полными парусами корабли, пристанища, по словам Терезы — наглых мужланов, вызывали острое желание отправиться на край света. Где так много шансов прикоснуться к чему-то необычайно интересному, таинственному, и даже волшебному. Новые запахи, вкус незнакомых блюд, диковинные животные и растения. И практически обнаженные экзотические красотки, плавно покачивающие бедрами в такт столь же необычной музыки, как и все остальное вокруг.

Впору было удивляться самому себе: из столицы я выезжал совсем другим человеком, и своим цинизмом гордился. Как и изменениям в Клаусе, ведь мы как будто бы начали меняться ролями. Плавно, постепенно, но менялись. Наверное, это и было одной из тех задач, которую поставил передо мной Стивен сар Штраузен. Но получалось так, что, отдавая Клаусу свое, я получал взамен его собственное. И совершенно зря, поскольку быть циником удобно: всегда и всему легко найти объяснение.