Андрей Валентинов - Нестор [litres]

Замполитрука тоже не усидел. Встал, стул отодвинул.

– Вы не союзники. Польшу сожрете, потом нас жрать станете. Поляки… Мало я, конечно, видел, но они больше на эмоциях. У них вся история такая. А вы – система. Порядок бьет класс.

Теперь они стояли друг против друга. Глаза в глаза.

– Значит, не будете писать?

– Не буду. Даже если Фридрих тоже из гестапо. Все равно нечестно.

Следователь внезапно улыбнулся.

– А я все прикидывал, когда вы взбунтуетесь, Белов? Слегка разочаровали, думал, это произойдет раньше. Как хотите, показания о пересечении границы важны исключительно для вас, вам же на суде отвечать. Не хотите, чтобы и Фридриха судили? Это, Белов, от вас не зависит. И все прочее от вас не зависит, потому что мы, по вашему же определению – система.

Подумал немного.

– Через полчаса у входа в отель. Переоденьтесь в тренировочное, обувь не забудьте. Встряхнемся.

Александр взглянул на чистые страницы.

– А как же допрос?

Хельтофф покачал головой:

– А почему вы решили, Белов, что нас интересуют ваши показания? Ничего нового вы не сообщили, про работу «двуйки» мы и так знаем достаточно. Нас интересуете вы – лично вы, господин Белов. Даже если вы не секретный агент по кличке Нестор.

За спиной – тяжелый рюкзак, при поясе альпинистский шнур. Впереди оба Ганса, молчаливые и собранные. Хельтофф сзади, а под ногами каменистая тропа. На Стену не пошли, дорога вела вдоль подножия Эйгера, неспешно поднимаясь наверх. В проспекте, читанном в отеле, говорится, что дальше начинается маршрут, ведущий прямо на Первое Ледовое поле, но очень сложный, им редко ходят.

Зачем и почему они здесь, Александр решил пока не думать. У Хельтоффа в запасе много всяких подходцев. Плохо, что он, человек вроде бы взрослый, не догадался сразу. Раньше Белову казалось, что следствие – это поединок, битва двух умов, пусть и в неравных условиях. Но только сейчас он начал понимать: никакого поединка нет и быть не может, как не бывает дуэли на охоте. Все расписано заранее, загонщики и стрелки расставлены по местам, вот только дичь этого еще не понимает. А потом… «Пора, пора, рога трубят…» И хоть влево кидайся, хоть вправо…

Камни, камни, снова камни. Поднялись невысоко, но стало уже заметно холоднее. Дальше, где стена, вообще ледяной ад, что зимой, что летом. Отель не зря прозван «Гробницей Скалолаза». Никакого смысла в этом самоубийственном спорте Белов не видел, просто борьба честолюбий, попытка вырваться из безвестности. Рискнуть – и хоть раз в жизни попасть на первые страницы газет, пусть даже в траурной рамке. Впрочем, в СССР людям и такого не дано. Никакой самодеятельности, кого назначат Стахановым, тот и герой. Лучше это или хуже? Поглядишь на список погибших альпинистов и задумаешься…

И снова камни. Тропа резко пошла на подъем, рюкзак затяжелел, воздух пахнул сыростью.

– Стой! – Ганс-блондин, что был в авангарде, поднял руку.

Александр Белов взглянул – и увидел скалу.

– Посидим пока, – Хельтофф кивнул на плоский камень возле тропы. – Ребята поднимутся, кинут веревку. Я бы и так взобрался, но вас, Белов, надо беречь.

– Зачем меня беречь?

Александр, сняв рюкзак, без всякого удовольствия присел на холодный камень. Постелить бы куртку, да только нельзя, холодно слишком.

– А затем, – наставительно молвил Хельтофф, – что вы весьма полезны Рейху. Даже сейчас, даже здесь. Уверен, между нашими правительствами ведутся переговоры. Сталину не понравится, если после пересечения польской границы навстречу РККА двинется Вермахт. Он столько лет пугал всех польско-немецким сговором, что, кажется, и сам поверил. Всякие переговоры – это преферанс, а вы, Белов, вроде как в прикупе.

Замполитрука невольно кивнул. Началось! Немец-умник ждал, когда он, Белов, взбунтуется, а сам он ждал иного – когда станут в шпионы вербовать. Кажется, дождался.

– А зачем мы сюда выбрались, Хельтофф? Или сейчас вы «господин следователь»?

Тот небрежно махнул рукой.

– А почему бы и нет? Горы очень люблю, вот и решил воспользоваться служебным положением и немного прогуляться. Не поверили? Тогда скажу иначе: ломаю стереотипы. Подследственный привыкает к кабинету, бумагам, лампе, что светит в глаза. Даже к мордобою, как ни странно. У него образуется набор реакций на все возможные случаи. А здесь… Как хорошо здесь, Белов! Не любите горы? Вы просто по ним по-настоящему не бродили, не успели и не сумели прочувствовать.

Александр не удержался, поглядел вверх, на серый каменистый склон, увенчанный белой вершиной. Красиво? Пожалуй. Но не прочувствовал. Не до того, иным чувства заняты.

– Так вот, раз уж помянул преферанс, давайте разложим карты. Не играете? Странно, по нашим сведениям в СССР все начальство причащается… Вариантов два: вы возвращаетесь домой – или не возвращаетесь. Что будет, если мы вас отдадим, объяснить?

Белов задержал дыхание. Спокойно, спокойно…

– Могу сам. Расстреляют в любом случае, даже если решат сделать героем, и Михалков про меня поэму напишет. Подождут немного – и к стенке. Раз перешагнул кордон без разрешения – уже враг. В органы тоже не возьмут, потому что верить мне нельзя. Общался с гестапо – предатель.

Хельтофф кивнул:

– Именно. Вдобавок у вас и так намечались крупные неприятности. Не ошибаюсь? С первым вариантом ясно, теперь второй. Ждете, что в СС предложу записаться? Нет, Белов, в Рейхе вы тоже не нужны, более того, опасны. Зачем нам красный комиссар? Вас даже в тюрьме держать накладно. Через месяц с вами выйдут на связь здешние коммунисты, о вас напишут в листовках, по радио станут передавать. Да, подполье у нас есть, не скрываю. Потому, Белов, мне и жалование платят… Поэтому в случае любого решения наверху… Подчеркиваю – любого, даже сделать вас почетным арийцем… Вас тоже уберут. Как вы и сказали: подождут немного – и к стенке. Осознали?

– Эй! – донесся сверху голос Ганса-гефрайтера. – Готово, можно мочалить!

Следователь встал, махнул рукой.

– Десять минут! Отдыхайте!..

Присел, взглянул сочувственно:

– Ждете, что обрисую третий вариант? Нет, Белов, не стану. Должность «фризера» в бараке вам и без меня предложат. А, скажем, выпустить вас в нейтральную страну, деньгами и документами снабдить… Такое еще заработать требуется. А вы – честный советский человек, фашистам продаваться не станете, рассказывать о своей учебе на отделении романо-германского языкознания ИФЛИ – тоже… Знаете, что написано на воротах одного из наших «кацетов»? «Каждому свое»! И да будет так!..

Издалека скала не казалась высокой, вроде как дом в три этажа. Совсем иное дело у подножия. Не три этажа, а, считай, все пять. Ближе к земле – просто резкий подъем, а где-то с середины – «вертикалка», как выражаются Гансы. И ни хапал, ни просто зацеп – гладко.